Сотворение Святого

Я вырвал руку, а потом… потом остановился, глядя на ее бледное, объятое ужасом лицо. Я не мог ее убить.

– Запри дверь, – велел я Фабио, указав на дверь, через которую мы вошли. Потом вновь посмотрел на нее, крикнул: – Распутница!

Позвал Фабио, и мы вышли через другую дверь. Я ее запер, и она осталась наедине со своим любовником…

Я созвал слуг и велел им следовать за мной. Мы вышли на улицу. Я шел гордо, направляясь к дому Бартоломео Моратини. Он как раз заканчивал обедать, сидел за столом со своими сыновьями. Они поднялись, увидев меня.

– Филиппо, ты вернулся. – В голосе Бартоломео слышалась радость. Потом он добавил, видя мое бледное лицо: – Что с тобой? Что случилось? Что с твоей рукой?

Я вытянул руку, чтобы они могли видеть.

– Это… это кровь любовника вашей дочери.

– Ох!

– Я застал их вместе и убил прелюбодея.

Бартоломео несколько секунд молчал.

– Ты поступил правильно, Филиппо. – Он кивнул и повернулся к сыновьям. – Шипионе, дай мне меч.

Тот принес меч, и Бартоломео посмотрел на меня:

– Мессир, прошу вас подождать моего возвращения.

Я поклонился.

– Как вам будет угодно.

– Шипионе, Алессандро, следуйте за мной.

В сопровождении сыновей он покинул комнату, и я остался один.

Слуги заглядывали в дверь, смотрели на меня как на какое-то странное чудище, убегали, стоило мне повернуться к двери. Я ходил по комнате из угла в угол. По улице шли люди, пели, разговаривали, словно ничего и не произошло. Они не знали, что смерть летала в воздухе. Они не знали, что счастье живого человека ушло навсегда.

Наконец я услышал шаги, в комнату вошел Бартоломео Моратини, за ним – его сыновья, все очень серьезные.

– Мессир, пятно с вашей чести и с моей смыто.

Я поклонился.

– Мессир, я ваш покорный слуга.

– Я благодарю вас за то, что вы позволили мне выполнить долг отца, и сожалею, что женщина из моей семьи показала себя недостойной моей фамилии и вашей. Больше я вас не задерживаю.

Я поклонился еще раз и отбыл.

Глава 40

Я вернулся в мой дом, тихий-претихий, и когда я поднимался по лестнице, слуги отшатывались и отворачивались, словно боялись взглянуть на меня.

– Где Фабио? – спросил я.

– В часовне, – едва слышно ответил паж.

Я круто повернулся и отправился в часовню. Расписные окна пропускали тусклый свет, и я с трудом различал, что внутри. По центру лежали два тела, прикрытые белой материей, и их головы чуть подсвечивались желтым огнем свечей. У ног молился старик Фабио.

Я подошел и отдернул материю. Упал на колени. Джулия выглядела спящей. Раньше я часто наклонялся над ней и наблюдал, как мерно поднималась ее грудь. Иногда думал, что во сне лицо ее такое спокойное и расслабленное, что она казалась мертвой. Но теперь грудь не поднималась и не опускалась, а ее удивительную белизну обезображивала кровавая рана. Она лежала с закрытыми глазами и чуть разошедшимися губами, и лишь отпавшая челюсть говорила о том, что она мертва. Очень бледное лицо обрамляли роскошные черные волосы.

Я посмотрел на него, тоже очень бледного, и его соломенные волосы резко контрастировали с ее. Он выглядел таким молодым!

Я стоял на коленях и, пока часы медленно текли, думал о том, что произошло, старался понять. Тусклый свет, проникающий через окна, померк, свечки в темноте ярко горели. Нимб света окружал теперь только лица умерших, тогда как остальная часовня растворилась в темноте.

Мало-помалу я начал осознавать, что любовь этих двоих была настолько сильной, что ни честь, ни вера, ни здравый смысл не могли устоять перед ней. И вот о чем я думал, пытаясь утешиться.

В шестнадцать лет Джулию выдали замуж за старика, которого она никогда раньше не видела, и она встретилась с кузеном мужа, юношей, чуть старше ее. Любовь вспыхнула и разгорелась. Но Джорджо жил в доме богатого кузена. Тот кормил и поил его, обеспечивал всем необходимым, и юноша видел от старика только добро. Юный д’Эсти любил против своей воли, но все равно любил. А Джулия, думал я, любила, как женщина, страстно, забыв о чести и здравомыслии. В чувственном неистовстве своей любви она вскружила юноше голову, и он сдался. Но наслаждение сменилось угрызениями совести, он сбежал от искусительницы.

Я, конечно же, не мог знать, что произошло, когда она осталась одна, тоскуя о своем возлюбленном. Ссора сопровождалась злыми словами… Джулия тоже почувствовала угрызения совести и постаралась убить свою любовь, но попытка провалилась? Возможно, он сказал, что не любит ее, и она попыталась утешиться в объятиях других любовников. Но Джорджо любил ее слишком сильно, чтобы забыть. Наконец он не смог вынести разлуки и вернулся. И вновь с наслаждением пришли муки совести, и он, устыдившись, сбежал опять, ненавидя ее, презирая себя.

Прошли годы, муж Джулии умер. Почему Джорджо не вернулся к ней? Любовь ушла, и он боялся? Я не понимал…