Сотворение жизни. Поиск своего пути

Конструкт, которому мы служим, прожитый вымысел – вот что определяет, насколько мы сильны в возможности делать выбор, а не следовать заимствованным паттернам. При всём пессимизме, звучавшем в первой главе, сила экзистенциального бунта огромна. Как однажды заметил Жан-Поль Сартр, французы никогда не обладали потенциальной свободой такой силы, как во время нацистской оккупации.[51] Ежедневно у них был выбор: сотрудничать, причислять себя к пленникам или оставаться свободными в действиях и духе. Они могли тайком сыпать песок в бензобаки, намеренно замедлять важное для оккупантов производство и, что самое главное, разжигать внутренний огонь свободы, оставаясь при этом под самым носом у захватчика. Парадоксально, но там, где мы испытываем сильный страх, там, где вокруг нас выстраиваются баррикады запретов, часто можно отыскать основу, от которой можно оттолкнуться и приблизиться к величайшему смыслу. Когда мы используем эту стратегию движения против страха бессознательно, то попадаем в ловушку гиперкомпенсации. Когда же она реализуется сознательно, жизнь обретает масштабность, становится более наполненной. Так тонкая нить возможности протягивается через ницшеанскую бездну, которая одновременно и пугает, и приглашает к исследованию.

Мера нашей жизни будет зависеть от границ вымысла, в котором мы действуем и живём. В первой половине жизни мы имели меньше возможностей свободно делать выбор и должны были соглашаться с требованиями среды, которая была старше и опытнее, а также с ограничениями культурного и семейного опыта. Когда восстание Самости достигается через страдание, появляется шанс на переопределение и перенаправление жизни. Торо так об этом говорит:

Когда жизненное представление, пусть и трагическое, заканчивается, зритель уходит по своим делам. Для него наша жизнь не более чем вымысел, произведение, созданное исключительно воображением.[52]

Для кого мы играем наш спектакль? Нравится ли нам то, что мы видим на сцене, если оцениваем игру честно и беспристрастно. И если не нравится, то чья это вина? Если нас не устраивает жизненный сценарий, нужно создать вымысел, который будет более достоин того, чтобы играть его на сцене. Если мы застряли и знаем об этом, разве не существует некоего глубинного императива, который позволил бы нам выбраться из затруднительного положения? И не является ли принятие на себя ответственности за поиск подходящего вымысла, которому можно следовать, тем, что мы подразумеваем под «стать кем-то, когда вырастем»?

6. Проблема духовного авторитета

Quisque suos patimur manes.

Мы выбираем свои судьбы, когда выбираем богов.

Вергилий. Энеида

Историк Мирча Элиаде, занимающийся вопросами религии, заметил, что главная проблема современной эпохи – это исчезновение обрядов, которые сопровождали бы все важные переходы из одного возрастного периода в другой. Несомненно, эта утрата глубока, однако она послужила причиной изобретения в XX веке так называемой глубинной психотерапии, главная задача которой – помочь человеку осознать свой переход от смерти к возрождению более осознанно. Но если взглянуть на этот вопрос с другой стороны, то можно прийти к выводу, что главная дилемма нашего времени – это проблема духовного авторитета. А именно:

Соответственно каким истинам (вымышленным конструктам) я живу?

Какие истины помогают мне понять, кто я?

Как я должен использовать свою энергию во время этого короткого периода, который называю своей жизнью?

На что я опираюсь, когда принимаю решения?

Эти вопросы возникают перед нами каждый день, независимо от того, осознанно мы их задаём или нет. Если нет, то жизнь проходит в автоматическом режиме, рефлекторно, а не рефлексивно.

Безусловно, последние столетия чувство единодушия, которое пронизывало реальность до XIX века, постепенно разрушалось, причём чем дальше – тем стремительнее и сильнее. Это связано с перенаправлением взглядов и стремлений человечества от священных институтов к светским суррогатам, таким как государство и экономика. Писательница Джордж Элиот, будучи в саду в Кембридже, размышляла о том, что до сих пор человечество воодушевляли три великие идеи: Бог, Бессмертие и Долг.[53] И насколько непостижимыми для её критического ума были первые две, настолько требовательной являлась третья.