Соучастие

— С другим бы я не стал терять время на разъяснение «с чего», но вам скажу. Рассказ ваш оказался слишком противоречив. Не считая, конечно, как вы выразились, двух мадамочек и собачки Зюзи, которую, судя по всему, каждый день в этот час прогуливают.

Немного погодя Шунин сказал:

— Хочешь как лучше, а получается… Обижаете, товарищ начальник, — и процедил сквозь зубы: — Я таких штучек не отмачиваю. — Он сидел, сильно ссутулившись. — Почему? Почему так решили? — нервно повторил свой вопрос. — А впрочем, ясно — привычная подозрительность…

Арсентьев покачал головой:

— Неправда. Нет у меня такого качества. Вас я знаю больше пяти лет. Не верю, что примет не помните. Запутались, а теперь не можете отказаться от того, что уже сказали. Вот и стоите на своем. Для чего вам это?

Шунин закурил, глубоко затянулся и помахал рукой, разгоняя в стороны дым.

— Это из области догадок, — сказал категорично. — Знаете, правдой, как шайбой, не играю, — он шумно сдвинул стул с места. — Я все сказал.

Арсентьев расценил его ответ как свидетельство завидной выдержки.

— До всего далеко. А вот правдивость — хорошее качество. Кстати, вы свой рассказ помните?

— Абсолютно! — сказал в ответ.

— Ну, ну… Значит, в подъезде с этим подозрительным типом столкнулись?

— Точнее, у самого подъезда. Метрах в десяти.

— И сразу пошли домой? — повторил свой вопрос Арсентьев.

— Да! — подтвердил Шунин.

— Стоп! Стоп! — Арсентьев склонился над столом. — Ну а теперь слушайте внимательно и думайте над ответом. От подъезда до проходного двора метров шестьдесят, никак не меньше. Я этот двор хорошо знаю. Когда неизвестный сворачивал туда, вы, судя по всему, уже в своей квартире должны были быть. Так? Так! Когда же успели оглянуться? Покопайтесь в памяти!

Вопрос сработал без осечки. Шунин, закусив губы, ошеломленно смотрел неотрывно на Арсентьева.

— Чего замолчали?

— Десять метров, двадцать метров — мелочь какая-то… Чего цепляться-то? — Он все больше уходил в себя.

— В нашей работе мелочей не бывает, — напомнил Арсентьев. — Скажу откровенно, у меня складывается впечатление, что вы ведете себя со мной некорректно. А я в таких вопросах человек не бескорыстный. Когда говорят правду, не обижаются, а вы сердитесь.

Хотя Шунин был напряжен до крайности, в глазах его сверкнуло любопытство.

— Не бескорыстный? — Он продолжал неотрывно смотреть на Арсентьева.

— В том плане, чтоб людям от неправды хуже не было. Разве это не естественно?..

Шунин встряхнул головой. Мелькнувшая было улыбка быстро погасла.

— Вы мне не верите!

— Хотелось бы верить. Мне ваша правда дорога.

— Это почему? — спросил Шунин.

— Хочется верить, что вы на правильный путь встали.

Шунин перевел дыхание.

Арсентьев не спешил задавать вопросы. Решил: пусть поразмышляет. В конце концов его тоже надо понять. Душевная ломка — вещь непростая. А он, похоже, был сейчас в том состоянии, когда ему лучше молча поговорить с самим собой. Наконец Арсентьев сказал:

— Давайте внесем ясность. Зачем ходить вокруг да около. Несерьезно это. Подумайте о людях! У нас времени в обрез.

— Чем я им помогу? И как? — пожал плечами Шунин. — Я не солнышко, всех не обогрею.

— Помочь правдой защитить тех, кого воры еще не обидели… Вот что, давайте-ка начистоту!

Шунин едва заметно покачал головой, словно сомневаясь в чем-то.

— А, была не была! — вдруг решительно проговорил он. — Правду так правду. Чего кота за хвост тянуть? Я тут три короба нагородил. Никого я не видел!..

— Зачем это было нужно? Объясните! Я понять хочу, зачем?.. Что сказали бы после проверки?

— Большое дело, — беззвучно рассмеялся Шунин. — Надумал бы, что сказать… — и невольно вздохнул.

— Ложные показания… Вы знаете, к чему это приводит, — напомнил Арсентьев.

— Не пугайте!

— Хочу, чтоб поняли…

— Уголовный кодекс мне известен. Может, и статью приписать желаете? — сердито встряхнул головой Шунин. — Считайте, что допустил ошибку. С кем не бывает?

— Надо по совести.

— Почему ваш Гусаров без совести управляется? — горячо воскликнул Шунин. — За что он меня по мелкому хулиганству сегодня оформил? — В вопросе прозвучала обида.

— Так вы же ругались. Притом нецензурно.

Шунин не отвел взгляда.

— Он написал, что я публично. А я — один на один…

— При людях!

— Они отказались…

— Нет, подтвердили. Я материал читал. Как же это вы? — к явному неудовольствию Шунина, добавил Арсентьев.

На щеках Шунина легли жесткие складки.

— Гусарову охота была меня наказать.

— Не торопитесь со своими выводами. Гусаров справедливый человек!

Шунин будто не слышал этих слов.

— Мало мне одного позора, так он еще и на работу письмо хочет направить. А там оттирайся, доказывай…

— Вы где работаете?

— На комбинате, разнорабочим. Заготовки к станкам таскаю. Вот и вся моя работа.

— Я по поводу письма разберусь…

Шунин взглянул недоверчиво и отозвался сдержанно: