Соучастники

Привет, прости, пропустила твой звонок. Ты в порядке?

Она мне так и не ответила.

Я прерываюсь, вокруг меня – глухо шумящая, чудовищная тишина. Я понимаю, что впилась ногтями в потертую обивку дивана, как будто могла зарыться обратно в свое убежище.

Я встаю, голова идет кругом. Извинившись перед Томом, бреду в свою тесную кухню и наливаю стакан холодной воды из-под крана. Облокотившись на стол, роняю голову на руки, закрываю глаза, пытаюсь отгородиться от невысказанного.

Ты так ему всего и не рассказала.

Эти слова звучат, монотонно и язвительно, у меня в ушах.

Кадры, кстати вырезанные несколько сцен назад. Вовремя сделанная купюра-другая, сокращающая правду.

Чего там требуют в суде? Правду, только правду и ничего, кроме правды…

Только правду.

– Все хорошо? – кричит из гостиной Том. Диктофон поставлен на паузу и ждет.

– Одну секунду, – отвечаю я слабым голосом.

Вот же дура херова, говорю я себе. Чем, по-твоему, это должно было кончиться?

Я понимаю, какое подозрение должна вызывать у Тома. Типичный кающийся виновный из какого угодно криминального фильма, дергающийся на допросе.

Сейчас же расскажи ему, а не то лишишься всякого доверия.

Под этой раковиной так и стоит неоткупоренной эта блестящая бутылка “Моэта”. А под ее тяжелое стекло засунута неприметная записка от Хьюго.

“Напоминание о наших приятных встречах и кинематографических успехах”.

Я достаю из кармана телефон и снова включаю автоответчик. Слушаю сообщение, оставленное неделю назад.

Привет, Сара. Это Хьюго – я, похоже, снова чуть-чуть тебя не застал. Послушай, я понимаю, что прошли годы, но иногда… эти годы и нужны, чтобы оценить человека, который по-настоящему заслуживает признания. Ты слишком талантлива и слишком предана своему делу, чтобы не поработать у нас снова. Как со мной связаться, ты знаешь.

Было время, много лет назад – а может быть, и два месяца назад, – когда я могла бы немедленно, самым жалким образом откликнуться на такое сообщение. Вот так вот, как нечего делать, предлагают вернуться в обойму. Мои грехи будут смыты, мое положение в киноиндустрии восстановлено.

Но я не откликнулась. И через несколько дней получила еще одно сообщение, мрачнее по тону; говорил он негромко.

Сара, это Хьюго. Я еще вот что хотел сказать. Если ты с кем-нибудь общаешься, с какими-нибудь журналистами, – я был бы очень осторожен. Пресса любые твои слова может вывернуть наизнанку. А… ты же знаешь, что ты знала тогда. Не веди себя так, как будто ты совсем уж ни при чем. Тебе ведь защититься надо.

Вкрадчивое британское произношение, голос, которого я никогда больше не хотела слышать. Десять дет спустя он по-прежнему вызывает у меня холодное отвращение.

Но даже выслушав это второе сообщение, я все равно решила поговорить с Томом Галлагером. Почему?

Значок мусорной корзинки на экране телефона манит меня. Меня тянет удалить сообщения, но я останавливаюсь.

От них тоже может быть толк.

А потом я понимаю: если Хьюго Норт, человек, на котором уйма успешных фильмов, масса роскошной деловой недвижимости и проекты, стоимость которых сейчас составляет три миллиарда восемьсот миллионов долларов, не поленился несколько раз попробовать связаться со мной, Сарой Лай, скромной преподавательницей безвестного местного колледжа, то он, наверное, весьма и весьма испуган. Может быть, в правде, которой я располагаю, и есть какая-то сила.

Я слишком хорошо его знаю, и внешняя сторона дела мне головы не заморочит.

Когда я раздумываю об этом, по-прежнему не зная, что делать, мой взгляд падает на подоконник. Там стоит фотография в рамке, на ней я и трехлетняя Элис, смотрит на меня, восторженно сморщившись, – а рядом толстянка, которую мама подарила мне два года назад, когда я въехала в эту квартиру. Овальные упругие листья блестят в слабом дневном свете.

– Принесет тебе удачу и процветание, – сказала она, тщательно направляя его на север, к грязной вентиляционной шахте моего дома.

Фыркаю: ирония так ирония. Много счастья он мне принес, ничего не скажешь.

Еще раз глубоко вздохнув, я снова наполняю стакан водой и выливаю его на землю в цветочном горшке.

Хер с ним.

Хватит прятаться.