Туман постепенно рассеялся, и в комнату проник одинокий лучик холодного осеннего солнца, словно желая хоть немного согреть её сырую каморку, служившую ей одновременно и домом и офисом, в который лишь изредка заглядывали посетители.
Виктория давно ушла, строго-настрого наказав Мире не грустить и хорошенько подумать над тем, что она наденет сегодня вечером, так как хозяйке торжества положено быть ослепительно красивой. Она мыла посуду и размышляла над тем, что могло понадобиться от неё такому знаменитому и, судя по всему, весьма состоятельному человеку, как Брюс МакМастер?
«Интересно, – думала она, – что всё это должно означать? Может, это очередная выходка Бориса? Ведь он спит и видит, как бы мне испортить настроение, а с тех пор, как он женился на этой длинноногой мымре, его ненависть ко мне просто полезла изо всех щелей. Хотя нет. Такое даже для него – чересчур! И где бы он взял этого адвоката? Он-то, судя по всему, человек серьёзный и вряд ли стал бы помогать Борису в таком грязном деле. И кто он этот Натан Гольд? Какие ещё бумаги и распоряжения мог оставить мне его хозяин?».
Звонки по поводу неоплаченных счетов в этот день всё же были. Даже три звонка. Ещё снова звонил Борис Лайт и требовал объяснить ему, что хотел от неё адвокат. Как обычно наговорил ей кучу гадостей, от души поиздевался над её бедностью и весьма сомнительным бизнесом. А потом в разговор влезла его новая жена, нарочито демонстрируя свои новые драгоценности, и заявила, что если ещё хоть раз кто-нибудь явится к ней в дом, чтобы справиться о Мире, она подаст на неё в суд, обвинив в том, что она, якобы, специально подсылает всяких сомнительных личностей, потому что до сих пор не может успокоиться и смириться с тем, что её бросил муж ради богатой и молодой красавицы из хорошей семьи. В общем, день рождения, как день рождения.
Глава 2
Сотканный из Его идей, великий войд исполнен жизнью, потому что Он и есть Сама Жизнь. Каждая вибрация любой из бесчисленных Его струн – суть энергия первозданной жизненной субстанции, порождающая жизненные формы бескрайнего эфира: от плазменных и энергетических до кристаллических, белковых и многих иных. Движимые бурлящей мыслью Его, они извечно перерождаются, переходя из одной формы, в другую, в вечном круговороте Сансары, вновь и вновь проходя путь очищения сквозь недра звёзд.
Каждый раз, когда вибрация идеи Атмана замедляется до уровня материи, бурлящий войд исторгает её из своего чрева на обочину Бытия – в тонкую мембрану материи, где толпятся полные звёзд и планет галактики. В мире бурлящего войда больше нет места медлительной вибрации материи, и она проваливается в одну из мириад звёзд, исторгающих эту материю вокруг себя, строя из её крупиц собственную маленькую империю, постепенно слагая из замедляющихся частичек первозданных идей, газопылевые облака, из них – планеты, каждой из которых предстоит стать микромиром для своей собственной формы жизни.
Одни заполнятся чистой энергией жизни, порождая разум в океанах газов, жидкостей и расплавленных металлов. Другие преисполнятся идеальной ясностью кристаллических жизненных форм, и начнут строить мир кристаллов, как стройных и чётких, так и сложных, изменчивых и запутанных, именуемых белками. Именно эти особенно интересны Ему, ибо только здесь, Он, не знающий эмоций, испытывает то, что можно сравнить с радостью от Творения самого себя. Столь сложная кристаллическая форма, как белковая жизнь, больше всего похожа на процесс Его собственного бытия. Она – единственная, что способна рождать безмерное разнообразие форм и воспринимать Его идеи в первоисточнике, переводя посылаемую Им сквозь звезду энергию в материю, которую Он, так же, сквозь звезду забирает обратно в войд, и снова трансформирует.
Но есть у этой формы жизни ещё одна особенность: разум, рожденный ею и воплощённый в соответствующей жизненной форме, почти осознаёт себя, как и Он. Каждая разумная особь этой формы жизни помнит себя Великим Атманом, вызывая Его неподдельный интерес. Да, возможности Творения её ограничены не только медлительностью и инертностью материального мира, в котором она пребывает, но и невозможностью видеть весь Его замысел. И, тем не менее, она творит. Как может, как понимает, но создаёт среду, преображает мир вокруг, даёт имена процессам, даже определяет себя, как «человек» и находит своё место в этом мире.
Там, где живёт эта форма, по имени «человек», материя жёстко скована временем, определяющим границы реального и возможного. Именно время в этом ограниченном мире диктует свои правила и законы, а самого человека делает смертным, лишая возможности видеть процессы во всей полноте и перспективе, но даже в этих, казалось бы, полностью останавливающих мыслительный процесс условиях, человек продолжает мыслить, бороться со временем и возрастает разумом до такой степени, что Атману приходится ограничивать его мысль, забирая энергию.