Традиционно рабочая сила на шахтах привлекалась из других стран. В 1973 году только 21 процент чернокожих шахтеров были родом из Южной Африки. Остальные были из Лесото, Ботсваны, Малави, Свазиленда и Мозамбика. В последнее десятилетие горнодобывающие компании стараются уменьшить свою зависимость от иностранных мигрантов. Поставки стали более нестабильными после распада Мозамбика в 1974 году и политических волнений в Лесото. Более высокие зарплаты и уровень безработицы среди чернокожих в 25 процентов привлекли больше местных работников, которые сегодня составляют 45 процентов рабочей силы. Подавляющее большинство из них работают по годовым контрактам. По истечении срока действия контракта мужчинам приходится возвращаться в свои страны или - в случае с южноафриканцами - на родину, чтобы заново зарегистрироваться в качестве безработных. Обеспечивая постоянный приток дешевой рабочей силы, эта система в то же время препятствует росту оседлого черного пролетариата. Угроза увольнения была и остается мощным сдерживающим фактором для промышленных акций.
Система трудовых мигрантов в том виде, в котором она применяется сегодня, была экономической основой господства белой расы на протяжении более века. Сесил Родс наиболее четко защитил ее после принятия печально известного закона Глена Грея в 1894 году, который создал туземные резервации и обложил налогом на труд безземельных чернокожих мужчин, не имевших постоянной работы. Когда закон подвергся критике как средство обеспечения дешевой рабочей силой белых фермеров и владельцев шахт, Родс заявил парламенту Капской провинции, что он "избавил туземцев от лени и нерадивости, научил их достоинству труда и заставил их внести свой вклад в процветание государства. Это заставило их отплатить за наше мудрое и доброе правительство". На самом деле это стало началом обнищания нескольких народов. После того как резервации были официально оформлены в "родные земли" апартеида, экономическое давление на черные семьи, вынужденные жить в маленьких бесплодных анклавах, гарантировало наличие рабочей силы. Несправедливость открыто признавалась и официально подавлялась. В исследовании Института расовых отношений ЮАР, проведенном в конце 1940-х годов, сообщалось следующее: "Производительность труда, как правило, настолько низка, что население совершенно не в состоянии обеспечить себя за счет деятельности в пределах района.
. ...без доходов эмигрантов население района голодало бы". В 1955 году Комиссия Томлинсона, изучавшая политику в отношении родных земель, подсчитала, что если бы Транскей был полностью развит в сельскохозяйственном отношении, он мог бы обеспечить жизнь только 47 процентам населения. Рекомендации комиссии о том, что белый капитал должен строить промышленность в родных землях, были проигнорированы.
Эта система привела к неисчислимым социальным потрясениям и нищете.
Десятки тысяч мужей-отцов, у которых есть семьи, испытывают неловкость и стыд, когда им приходится возвращаться и видеть своих жен и детей недоедающими, одетыми в лохмотья, живущими в лачугах. Но они ничего не могут сделать, им некуда обратиться за работой". Однако для женщин, оставшихся на родине, реальность еще более сурова.
Невозможно вырваться из этого круга страданий. Те, кому повезло иметь семейные участки, с трудом обрабатывают твердую красную землю ручными мотыгами. У них нет денег, чтобы нанять тракторы или купить удобрения. За последние четыре-пять лет, когда дождей почти не было, лишь немногие смогли вырастить на истощенной почве больше мешка кукурузы. Им приходится искать дикую зелень, которая служит единственной приправой для семей. Если же они оставят свои семейные участки под паром более чем на год, власти бантустана конфискуют их и передадут безземельным семьям".
А для детей главным убийцей становится туберкулез, привезенный их отцами.