Читаем Сова летит на север полностью

Одна из них носом подтолкнула олененка вперед. Тот смешно подпрыгивал, устав от скучной кормежки. Кого бить — мать или детеныша? Когда животные оказались прямо под ним, он принял решение.

Подняв топор над головой, Хармид спрыгнул вниз. Прежде чем его ноги коснулись земли, лезвие с хрустом вошло в шею оленихи. Малыш в испуге шарахнулся в сторону. Остальные олени помчались прочь.

Самка забилась на земле. Быстро поднявшись, иларх добил ее.

"Теперь у нас есть мясо, — удовлетворенно подумал он. — До Херсонеса хватит. Лишь бы не протухло".

Хармид жадно прильнул к ране, высасывая кровь жертвы. Потом отвалился, некоторое время отдыхал, ощущая приятное чувство сытости. Нужно было возвращаться, тогда он разрубил тушу. Взял только два задних окорока, остальную часть бросил у дерева.

Стемнело, поэтому спуск оказался непростой задачей — под сапогами предательски осыпался гравий. Иларх помогал себе, хватаясь за кусты свободной рукой. Выронив добычу в очередной раз, не ко времени помянул Гадес.

Вот и мыс.

Гребень уходил в море, сливаясь с потемневшим небом. На нем — никого! Хармид уронил мясо, вытащил топор из-за пояса. Бросился к краю — лодки тоже нет! Он начал озираться. Далеко на западе, там, где темно-синяя полоса становилась малиновой, маячил черный силуэт.

Некоторое время иларх сидел, с ненавистью глядя на море, потом решительно встал и снова направился в горы. В том, что Быструю Рыбку похитили именно тавры, он не сомневался. Зачем ей уплывать самой? Кто ее защитит?

Хармид вспоминал полные любви глаза язаматки, жаркие объятья и от досады скрипел зубами…

Он шел всю ночь. Сначала пробрался через лес, где убил олениху, поднялся на гору, откуда спустился в изгибающуюся полумесяцем лагуну. Потом снова гора, дальше новая лагуна, вторая, третья…

Холмы вставали мрачными громадами, один за другим. Крутые склоны отделяла от моря лишь узкая полоса песка или гальки. Когда он видел впереди завал, то сворачивал в сторону от воды, карабкался по скалам.

Временами приходилось перебираться вброд через мелкие, но быстрые речки. Каждый раз, выходя к руслу, иларх ожидал встречи с таврами. Огни обходил стороной.

В одном месте пришлось снова продираться через кустарник, чтобы обогнуть костер на берегу. Он подобрался поближе. Возле вытащенной на песок долбленки сидели тавры. Язаматки среди них не было.

И вдруг прямо перед собой он увидел пса. Тот зарычал на чужака, но стоило Хармиду поднять топор, как пес замолчал и исчез в ночи. Один из тавров швырнул в тальник камень, решив, что там прячутся хорек или ласка.

В одной из лагун Иларх увидел деревню. Над землянками стелился дым, вокруг царила тишина. Идти в обход значило потерять время, а пробираться через жилье — все равно что дразнить собак. Тогда он решил плыть.

Хармид разделся, свернутую в узел одежду положил на корягу. Топор вонзил в дерево. Потом медленно спустил плот на воду. Так и плыл, бесшумно загребая руками, подталкивая перед собой топляк и не сводя глаз с берега. На боль в бедре старался не обращать внимания. Лишь молился, чтобы его не заметили, когда будет пересекать лунную дорожку.

Под утро иларх все так же брел по берегу, еле живой от усталости. Снова подступил голод, выпитой оленьей крови хватило ненадолго. Он даже не знал, сможет ли биться в полную силу, если придется освобождать язаматку.

Впереди показался огонь.

Хармид опять полез в кусты. Убедившись, что у пиратов нет собаки, подобрался ближе. У костра — трое. Один лежит, другой хлопочет над котелком. Быстрая Рыбка сидит, согнувшись кулем, — не то плачет, не то дремлет. До нее не больше десяти шагов.

Тавр толкнул ее в плечо, сунул миску с похлебкой.

Закончив есть, пират сел напротив язаматки спиной к иларху. Протянул руку, потрепал ее по щеке. Она в испуге отстранилась. Тавр что-то недовольно пробурчал и полез в котомку.

Хармид выпрямился. Нет, не видит. Тогда он помахал руками, привлекая внимание пленницы. Язаматка заметила, радостно вскинула голову. Он показал жестами: опрокинь котелок.

Через мгновение кипящее варево с шипением залило костер. Лежавший тавр завопил, схватившись за обваренную ногу. Второй отшатнулся, но тут же выругался и ударил язаматку кулаком в голову. Этого времени Хармиду хватило, чтобы добежать до огня.

Ошпаренный тавр был занят ожогом и не успел вовремя среагировать на топот ног за спиной, поэтому убить такого оказалось легко. Второй бросился на иларха с ножом в руке. Быстрая Рыбка молниеносно обхватила мучителя за колени. Тавр упал, но тут же перевернулся и пнул ее сапогом, чтобы освободиться.

Вложив в удар всю свою ненависть, Хармид разрубил его лицо почти пополам. Потом без сил опустился на гальку — сказывались бессонная ночь и голод.

Выдавил из себя:

— Что случилось?

— Я их не видела, — язаматка насупилась. — Смотрела в море, а они подкрались со спины.

— Ладно… Все кончено.

Иларх пошарил в трофейной котомке, вытащил несколько вяленых пеламид и лепешку. Долго с наслаждением грыз рыбу. Раны присыпал пеплом из кострища. Потом собрал оружие: лук с колчаном и длинный меч. Подцепил мечом котелок — тоже пригодится.

Процедил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза