В НАШЕЙ СПАЛЬНЕ в доме Вэнди обычно царил полумрак, но в остальном она ничем не отличалась от любой другой спальни, набитой плюшевыми игрушками. Правда, однажды у одной из игрушек угрожающе заблестели глаза. То был Уэсли – он неподвижно сидел, пригнувшись и не отводя взгляда от небольшого предмета перед ним. Внезапно его голова начала быстро крутиться и двигаться из стороны в сторону и сверху вниз. В одно мгновение он сорвался с места, взмыл в воздух и со всей силой обрушился на свою новую жертву – резинку для волос. Он набрасывался на нее вновь и вновь, взлетал в воздух и снова хватал ее когтями, «убивая» ее раз за разом.
Удовлетворенный окончательно и бесповоротно «убитой» резинкой, он обратил свое внимание на следующую жертву – несчастный пустой контейнер из-под пленки. Уэсли пролетел через всю комнату, набирая скорость, и изо всех сил налетел на контейнер.
Совы не сбиваются в стаи, они – убежденные одиночки, если не считать партнера и птенцов. Из-за этой врожденной склонности связь Уэсли со мной лишь крепла со временем, а к любым другим живым существам он относился враждебно. Если в комнату заглядывал кто-то, кроме меня, он с некоторых пор стал странно кривляться – я называла это «совиным не-не-не», потому что он как будто отрицательно тряс головой.
Впервые я лицезрела «совиное не-не-не» в Калтехе, столкнувшись с птенцом сипухи в секции, где держали диких сов. Уэлси стоял на полу вольера, скрючившись, будто от боли, и терся клювом о пол. Я тут же подбежала, пытаясь ему как-то помочь, но он на меня не реагировал, разве что стал тереться клювом еще сильнее. Может быть, он задыхался? Я встала на четвереньки и попыталась заглянуть ему в лицо, чтобы понять, что с ним не так. Я довольно долго так стояла, но он так и не изменил своего странного поведения и ни разу не отреагировал хоть как-то на мое присутствие. Я подумала, что ему, должно быть, совсем плохо, и помчалась в кабинет к доктору Пэнфилду сообщать о несчастном случае.
– Успокойся, – сказал он мне, – опиши в точности его поведение.
– Фух, доктор Пэнфилд, он весь сгорбился, клюв у самого пола, качает головой, словно говорит «нет, нет, нет». Я подошла проверить…
– Ты подошла?
– Да, подошла и села на пол рядом с ним, чтобы понять, что с ним случилось, к самому клюву наклонилась, но ничего такого не увидела…
– ЧТО ты сделала?! – он аж вскочил из своего кресла. – Да ты разве не знаешь, что это у сипух – последнее предупреждение, после которого они впиваются в лицо? Тебе повезло, что ты осталась с глазами, Стэйси. Он пытался тебе объяснить, что сейчас тебя убивать будет.
Я внезапно почувствовала слабость во всем теле. Чудом пронесло.
– Ну и дурацкое какое-то предупреждение, – буркнула я, смутившись из-за своего невежества. – Он ведь даже меня не видел, как он мог мне угрожать? Да и кто в здравом уме примет нечто настолько смешное и странное за угрозу?
Доктор Пэнфилд в ответ лишь моргнул.
Неясно, опознают ли другие животные в таком поведении угрозу. По крайней мере, выглядит оно довольно дико – в теории этого может оказаться достаточно, чтобы отпугнуть другого зверя. Однако наиболее вероятно, что понять такое предупреждение способна лишь другая сова. Судя по всему, «не-не-не» свойственно исключительно сипухам. Все виды сов, включая сипух, сначала разворачивают вперед крылья и распушают перья, чтобы казаться крупнее, и раскачиваются из стороны в сторону, двигая головой, шипя и клацая клювом, однако лишь сипухи после этого переходят к «не-не-не», делая противнику последнее предупреждение. Раскачиваясь, они становятся похожи на монстра из фильма «Чужой», который тоже выгибался и угрожающего раскачивался. Шипение так и вообще понимают как угрозу, кажется, почти все животные в мире, и многие распушают перья или шерсть, или вообще надуваются, чувствуя опасность. Вспомнить хотя бы лебедей или кошек – и те и другие нахохливаются и шипят. У «не-не-не» есть одно кардинальное отличие, делающее такое поведение не сильно похожим на угрозу – у сов в этот момент отсутствует прямой зрительный контакт с врагом. Но если вспомнить об основном источнике информации сов – слухе, то все становится на свои места. Наверняка они скорее среагируют на атаку не при виде движения, как мы, а при едва различимом звуке напряжения мышц врага, готовящегося к прыжку. Нам крайне сложно представить себе ход мысли сипухи, потому и многие их действия кажутся нам странными или смешными – для самих же сипух все они весьма логичны, и это – самое главное.