Сова по имени Уэсли

В течение следующих нескольких дней каждая кормежка происходила по тому же настороженно-враждебному сценарию. Одну из ночей он провел, беспрестанно хлопая крыльями, издавая свой победный клич и громко топая лапами. К утру я была в том же плачевном состоянии, в котором пребывала почти постоянно, когда он был маленьким и его нужно была кормить среди ночи.

К счастью, это его странное поведение продолжалось всего три дня с момента первого убийства мыши, а после этого он снова стал самим собой. Я решила давать ему по одной живой мыши в год, чтобы у него была возможность побыть в своей дикой «ипостаси». И каждый раз при встрече с мышью он оставался точно такой же пугливой, нервной совой, что и прежде, пока та не совершала резкий рывок в сторону или не начинала убегать. Тут же у Уэсли включался инстинкт, он мгновенно убивал грызуна и временно становился диким, относясь ко мне почти так же, как он обычно относился к чужакам. Но проходили три дня, и он снова становился прежним ручным Уэсли.

Где-то через полгода после третьего дня рождения Уэсли вновь произошло нечто странное. Однажды вечером мы с Вэнди и Энни смотрели телевизор в гостиной, как вдруг раздался какой-то неземной, ни на что не похожий звук. Он был настолько громким, что определить его источник было решительно невозможно. Мы с Вэнди переглянулись.

– Что за чертовщина?

Казалось, от этого звука вибрирует фундамент дома; впечатление было такое, как будто НЛО заходило на посадку аккурат на нашу крышу. Вэнди побежала наружу в попытке понять, что происходит, а я ринулась в спальню – проверить, все ли в порядке с Уэсли. Уэсли в комнате не было.

Звук оглушал. Что это могло быть? И где Уэсли? Я судорожно перерывала комнату: под кроватью нет, за тумбочкой нет, за занавесками тоже нет.

Шкаф! Звук явно усиливался на подходе к нему. Заглянув внутрь, я вообще чуть не оглохла. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела в дальнем углу Уэсли. Слава богу, цел! У меня аж ноги подкосились от облегчения, но счастье было недолгим. Что-то явно было не в порядке. Этот непонятный, оглушительный звук исходил как раз от Уэсли.

Уэсли топал ногами, будто маршируя на месте; вид у него был настолько отсутствующий, что он смахивал на зомби. Меня он, кажется, не замечал.

– Уэсли? Уэсли! – позвала я.

Никакой реакции.

– Уэсли, что с тобой?

Я потянулась к нему, чтобы взять на руки, но он сначала отшатнулся, а затем сам схватился за мою руку и пополз по ней. Может, он заболел, или это что-то неврологическое? Боже, что же с тобой приключилось, малыш?

Я выползла на четвереньках из шкафа, все еще держа его на руке. Каждый раз, когда я пыталась дотронуться до него другой рукой, он вцеплялся в нее клювом, а когтями – в мое левое запястье. Может, он головой ударился?

– Уэсли, успокойся, пожалуйста. Дай-ка я тебя осмотрю…

Он явно не понял моих слов, он будто вообще меня не слышал. Он снова схватил меня за кисть клювом, попытался вскарабкаться выше по моей левой руке, но вдруг будто обмяк, растеряв все силы.

Видимо, у него была мышечная слабость – один из типичных симптомов инсульта, аневризма и эмболии. Или, может быть, он чем-то отравился? Может, я недоглядела и в комнату попало что-то токсичное? Ему было плохо, а я изо всех сил напрягала мозг, пытаясь понять причину его недомогания. Вэнди уже успела вернуться и теперь неподвижно стояла в дверном проеме с каменным лицом.

Тут вдруг Уэсли перестал издавать этот дикий, душераздирающий звук и стал клекотать, как попугай. Я в жизни не слышала из уст совы ничего хотя бы отдаленно похожего. Мне становилось все страшнее и страшнее. Ему явно было больно, он клекотал и дергался всем телом. Он обхватил мою руку лапами, а клювом схватился за ладонь, и с каждым содроганием лапы сжимали мою руку все сильнее.

Может, это был приступ эпилепсии? У меня когда-то была собака, у которой случались большие эпилептические припадки. Конвульсии не стихали. С последним рывком он откинул голову и громко закричал от боли, а потом… потом… вернулся в нормальное состояние.

Все кончилось, с ним все было в порядке. Уэсли взлетел на свой насест и стал чистить перышки, как ни в чем не бывало.

Вэнди начала хихикать.

Я была в полной прострации. И тут я заметила у себя на руке каплю белой жидкости и поняла, наконец, что произошло. Моя сова только что скрепила свою связь со мной. В смысле, скрепила с моей рукой.

Вэнди унеслась по коридору, едва не падая со смеху.

Я медленно поднялась с пола, подошла к микроскопу, вытащила стекло, соскребла им капельку с руки и положила под объектив. Я включила подсветку и всмотрелась в окуляры. Ну да, вот они – энергичные частички совиной жизненной силы, рвутся к недостижимой цели.

Уэсли продолжал прихорашиваться, крайне, судя по виду, довольный собой.

Я тщетно пыталась решить, пойти мне в душ или закурить. Собрав, наконец, мысли в кучу, я привязала Уэсли и отправилась вслед за Вэнди на кухню – выпить чайку.