Читая лекцию на конференции Канадской коалиции в защиту сельскохозяйственных животных в 2006 году, Темпл Грэндин выглядела такой же оживлённой, как любой другой профессионал, увлечённый своей работой [162]. Взволнованно двигаясь по комнате, Грэндин, кажется, заражает присутствующих интересом к теме, которой увлечена, и этой энергией — в дополнение к своим книгам — она создала себе что-то вроде культа среди людей, выступающих за так называемое «гуманное» производство пищи. Энтузиазм Грэндин, однако, касается некоторых тем, которые многие из нас сочли бы довольно болезненными: начиная с подробного описания, как надлежит оглушать животных, чтобы вызвать эпилептический припадок, заканчивая эффективным способом пустить ток одновременно через голову и сердце овцы. Она, кажется, захвачена логикой убоя: от первых ощущений животных, входящих на скотобойню, до последних минут их жизней в руках так называемого «кольщика» или «кровопускателя». Как человек с аутизмом, Грэндин пишет, что аутизм помог ей понять реакции животных в ситуациях крайнего стресса и страха, которые они испытывают, отправляясь на смерть. Некоторые её «инновации» широко используются на скотобойнях по всему миру для снижения уровня стресса и тем самым увеличения прибыли путём предотвращения нанесения вреда животным, которые скоро будут разделаны на «мясо».
Неудивительно, что отрасли промышленности, связанные с эксплуатацией животных, превозносят фигуру вроде Грэндин. Она не только обеспечивает видимую озабоченность, которую промышленность хочет культивировать в угоду потребителям мяса, она также делает содержание животных и их убийство ради потребления человеком намного более эффективным и выгодным. На своей интернет-странице Грэндин пишет, что сайт был создан с целью «просвещения людей во всём мире о современных методах обращения со скотом, которые улучшают благополучие животных и повышают продуктивность» [163]. Таким образом, реакция на Грэндин со стороны отдельных представителей данной отрасли рационально объяснима. Что не поддается рациональному объяснению, так это как группа зоозащитников может считать Грэндин «провидицей». Однако именно этого звания её удостоила якобы «радикальная» группа «Люди за этичное обращение с животными» (ПЕТА, англ. People for the Ethical Treatment of Animals, PETA) на своём ежегодном вручении награды «Прогресс», которая присуждается «за вклад в развитие более гуманного образа жизни всего общества» [164]. ПЕТА отметила Грэндин этой наградой за её помощь в изменении процесса забоя на «АгриПроцессорс» (AgriProcessors), самой большой в мире скотобойне, производящей кошерное мясо, заявив, что её улучшения снижают страдания, которые животные испытывают в последние часы своей жизни.
Как следствие, возникает поразительный конфликт интересов, который не поддается логике. Если ПЕТА действительно заинтересована в упразднении всех видов эксплуатации животных и если её члены считают забой животных моральным злом, стоит серьёзно задуматься, почему они дают награду разработчице систем скотобоен, которая наслаждается обучением людей тому, как вызывать эпилептический припадок у тех же животных, о которых так заботится ПЕТА. Короче говоря, почему группа вроде ПЕТА даёт награды людям, которые превращают скотобойни в более эффективные механизмы массовых убийств? Аналогично, представьте себе группу, выступающую против смертной казни по морально-этическим соображениям, которая награждает разработчика более эффективной формы смертной казни, и вы поймёте, почему действия ПЕТА по меньшей мере противоречивы. В худшем случае они предают дело, за которое выступают.
Чтобы понять, как могла возникнуть логика, при которой группа, которая должна бы бескомпромиссно бороться за права животных, аплодирует проектировщице скотобойни, нужно углубиться в идеологию и экономику, управляющие зоозащитным движением и организациями, представляющими его сегодня в Соединённых Штатах. Главными в нём являются несколько крупных объединений, которые выживают только за счёт систематических пожертвований, и посему «зоозащитные» организации в наши дни — на самом деле сложные циклические рэкетирские предприятия, которые давно отбросили настоящую преданность решению проблем животных. Вместо этого они сосредоточились на собственных бюрократических процедурах и предпринимательской деятельности, постепенно скатываясь к кооптации и спекуляциям за счёт животных. Десятилетие назад Франсион описывал ту же динамику и ставил под сомнение идеологическую основу движения за права животных. Он показал, что многие заявления активистов прямо противоречат их деятельности [165].