Как Реклю, большинство этичных веганов хотят лишь применять стандарты равенства к отношениям с животными и жить в соответствии с этими принципами, насколько это возможно. Иногда это происходит символически. Как гаечный ключ, застрявший в умозрительном аппарате карнизма, веганство, вероятно, оказывает самое большое воздействие в качестве формы провоцирования когнитивного диссонанса. Как я отметил выше, многие не хотят знать о происхождении их еды; веганство заставляет людей думать. Кэрол Адамс описывала эту функцию веганства как «нереферентную дескрипцию» [223], а именно: утверждала, что веганы эффективно «замещают» животное за столом, где люди едят плоть животных. Это напоминает присутствующим, что они потребляют кого-то, а не что-то, и это погружает насилие, совершённое ради обеденных тарелок, в очень реальный и личный контекст. Поскольку еда — это больше, чем просто питание, она пронизывает нашу культуру, эмоции и жизни сложнейшим образом, символический смысл «нереферентной дескрипции» не стоит недооценивать — его присутствие может ранить глубже, чем мы изначально предполагаем. Будучи таким референтом, занимая позицию и отвергая продукты насилия и эксплуатации, в которые вовлечены другие, веган побуждает окружающих осмыслить их выбор, даже если он на самом деле ничего не говорит. Веганство отвергает видистскую идею, что животные существуют для того, чтобы мы их использовали ради еды, одежды и прочих нужд.
Веганство, таким образом, — это повседневное, живое выражение этических обязательств и протеста. В этом смысле если некто является убеждённым антивидистом, он живёт революцией, которой хочет дождаться. Легко отмахнуться от веганства, как чего-то ненужного, потому что отдельный веган не может оказать значимого экономического влияния на могущественные отрасли промышленности, эксплуатирующие животных, но поступая так, мы маргинализируем и другие виды изменений, которые люди совершают в своей жизни, чтобы она соответствовала их этическим и эмоциональным принципам. Когда поднимается данный вопрос, мои студенты и друзья часто утверждают, что они симпатизируют веганству и заботе о животных, но их переход на веганство существенно делу не поможет, поэтому они не будут и пытаться. Немногие из этих людей использовали бы такую логику в других вопросах… Печально это признавать, но мы, вероятно, не сможем искоренить расизм или сексизм при нашей жизни. Они вплетены в нашу культуру и экономику и в большой степени являются частью капитализма — и всегда ей являлись. Тем не менее, многие из тех, кто озабочен этими формами господства, не являются активными расистами или сексистами только потому, что расизм или сексизм слишком глубоко проникли в нашу культуру и этому вызову тяжело противостоять. Может быть, я не способен заставить расизм или сексизм исчезнуть завтра, но это не значит, что имеет смысл, скажем, потакать расистским стереотипам или жить, воспроизводя патриархат. В обоих случаях, хотя я признаю, что эти проблемы труднопреодолимы, сложны и закоснелы, я также считаю, что в повседневной жизни я должен начать жить в том мире, который хочу однажды увидеть. Пусть этого будет недостаточно, чтобы изменить мир, это необходимо, иначе мы противоречим своим собственным возражениям. Хотя один веган (или даже группа веганов) сегодня не может пошатнуть сельское хозяйство, быть веганом важно — это реальный и мощный протест против видизма и процессов господства, которые порабощают животных ради наших желаний. Это показывает, что жить как антивидист возможно, и это напоминает людям о ненужной эксплуатации других.