Со свистом я несусь вниз сквозь слои воздуха и наблюдаю, беспристрастно и вполне безучастно, как квадраты на земле стремительно приближаются мне навстречу, теперь они видны достаточно близко. Это крайне забавно, потому как не имеет ни малейшего значения, но я не могу не отметить, что интуитивная догадка там, в самолёте, оказалась правдой. Даже со столь близкого расстояния они остаются все теми же плоскими квадратами, не становясь кубами, не обнаруживая ни высоты, ни глубины.
Затем, в то самое мгновение, когда должно случиться столкновение с землёй, что-то меняется. В тот момент, когда я достигаю поверхности квадратов, они преобразуются. Всё это время они действительно были плоскими и по большей части серыми, но теперь, словно ожив, они на глазах превращаются в удивительные, загадочные, трёхмерные объекты с тонкими, ровными формами и оттенками. И это не просто большие кубы, на чём с такой уверенностью настаивала моя попутчица в самолёте; они весьма просты, ничего изысканного или помпезного, и тем не менее, они невообразимо, неописуемо красивы.
И тут, в самый момент ожидаемого удара, когда я должен был бы потерять сознание, сновидение просто обрывается. Никакого шока, никакого столкновения. Только глубокий сон без сновидений. Позднее, на следующее утро, когда я просыпаюсь, сновидение и его естественное, внезапное окончание остаются ясны в памяти.
И происходит понимание: ну да, конечно: Единственный путь узнать — прыгнуть. Прыжок означает неминуемую смерть. Прыжок уже случился.
И это «случившееся» имеет не больше значения и ценности, чем чистка зубов. Об этом невозможно говорить внятно, невозможно выстроить предложение, потому что нет объекта, нет деятеля, нет действия, нет временной рамки. Это просто Есть. Бессмысленно и бесполезно пытаться говорить об этом как о чём-то личном, или значительном, или чём-то особенном.
В сновидении всё является плоским и серым, и наблюдатель с такого расстояния может только сказать, что вещи плоски, или постараться вообразить себе, что это не так. Можно также, подобно моей спутнице в самолёте, повторять то, что было услышано от других, что вещи не такие, какими кажутся. Но даже тогда это будет лишь отдалённым соответствием. Только прыгнув и уничтожив «я», можно увидеть, пережить, познать истинную глубину, красоту и чудо Того, Что Есть.
На какой-то момент возникает ощущение, осознание, что прыгнувший действительно погиб и в мгновение смерти понял то, что понять иным путём невозможно. Но это тоже смешно, потому как прыгнувшего никогда не было. Никто не прыгал. В сне бодрствования, как и в сне снящемся, случился прыжок. Танец. Сон. И удивительная, перехватывающая дыхание красота есть Всё Это; танец, сон, прыжок просто Есть.
17
ЛЮБОВЬ
Шепни слова мудрости: да будет так.
В начале своей книги «Окончательная Истина» Рамеш пишет:
Окончательная Истина не может быть воспринята до тех пор, пока ум не будет свободен от «я», а сердце наполнено любовью.
Несколько дней назад в разговоре со мной он сказал:
Дэвид, хочешь знать, как жить эту жизнь? Пусть она будет! Пусть вещи случаются. Что бы кто ни «делал» — да будет так!
Будь недвижим, «делай» всё, что «ты» хочешь, и не беспокойся о мире!
Будь недвижим. Будь недвижим не думай! Понимаешь? Это так просто!
В течение последующих нескольких дней я сидел на утренних беседах и слушал, по большей части не вникая в смысл слов. Слушал сосредоточенно, но не рассудком.
Простое пребывание в том, что я называю Присутствием, в едином Присутствии, которое есть Я. Отражение себя в самом себе без зеркала.
Рамеш говорит о «Понимании», но Это не имеет ничего общего с умом, понимающим что-либо. Я учу различные слова, имена Присутствия, но знание, ощущение истины таково, что оно намного, намного ближе и намного более знакомо, чем способны выразить слова «Сознание», или «Истина», или «Источник». Это самая глубинная сущность, никоим образом не отделённая и не отдалённая.
Происходит понимание, что даже в течение тех долгих лет, когда я считал себя дэвидом, это глубинное Присутствие было скрыто, спрятано за наслоениями размышлений и ощущения индивидуального «я», но, тем не менее, оно всегда было здесь.
Не нечто иное. Под слоем обусловленности, за гранями, едва уловимое, но, тем не менее, всегда здесь, словно следующее по пятам. Как бы я ни пытался взглянуть, я не мог увидеть его, и всё же оно было здесь.