Совершенные лжесвидетельства

А Мотыльков и точно устроил пост, и в самом деле всю неделю не бередил — ни звоны, свистки и трещотки, ни ржанье и блеянье, ни токованье и голодный рев. Однако великолепная блондинка тоже отчего-то не послала за Мотыльковым. Что сокрушений о постной неделе, полетевшей, как постный едок — из ресторанного плюша, и как головы, не выдержавшие общий стиль тела, ведь за известными летунами и целый месяц воспарил белыми пятнами на карте, пустыми билетами, фальшивыми паспортами и не открыл Мотылькову ни блондинки, ни осмеянных ею святынь, досложенных почитателями — к длинным ногам ея… ни саксофона на золотых верандах… И ничто из картин Дары Лета — Осени и Сбор винограда не мелькнуло ни даже лоскутом, ни в отдалении.

Мотыльков недоумевал. В новый понедельник он прибыл, как обещал всем, кто на него смотрит, из Вечного города, правда, с ним разминувшегося, или из исхлестанного ливнем Батума, разминувшегося с солнечным, в общем задав марафон — одесской лестнице и поцелуи — позеленевшему от радости Дюку. И хотя запыхался и чуть дышал, но сразу звонил Ольге Павловне. А после звонил во вторник и в среду, и далее — согласно календарному однообразию, и всякий раз множество голосов сетовали, что великолепная блондинка минуту назад вышла. День за днем, как ни странно, обнаруживалось, что блондинка оставила материнское гнездо, покинула тьму служебных кабинетов, просочилась с политинформации, между прочим, до сих пор продолжавшейся, бежала с курсов английского, выпорхнула от любимой подруги — Неутолимой Алки, вышла из ателье мод, со спектакля, из магазина, из такси… Возможно, из поколения кочегаров и сторожей, тоже до сих пор веселящегося… Кстати, если удачливая персона освободилась от этого интерьерного или ландшафтного театра, ускользнула от этой организации событий, не угодит ли она — в тот павильон или в тот открытый пейзаж, или я заблуждаюсь? — вопрошал озадаченный Мотыльков у тех, кто на него смотрит. До сих пор каналы распространения личности поражали воображение — одна нога здесь, другая — там и уже следит! Однако место, где появлялась крупнейшая блондинка, было почему-то неуловимо для Мотылькова и, подобно совершенным глаголам, не имело настоящего времени, а существовало только в прошлом и в будущем. «Вероятно, скоро вернется», — обнадеживали Мотылькова иные гуманные голоса, и блондинка действительно возвращалась, хотя не туда, где исчезла минуту назад, но скорее — куда Мотыльков звонил вчера, а сегодня — не догадался, и до новой связи успевала уже ускользнуть в прошедшее или в грядущее, соблюдая при том редкую беспринципность относительно хода времени. И опять Мотыльков натыкался на слабеющий стук каблуков, и хотя еще слышал сквозь трубку ароматы французской шанели, и почти видел сквозь стены — растерянный градусник, посадивший Градус, но сама великолепная, словно предчувствовав, что Мотыльков грозно накручивает вертушку, нажимает кнопку, готовит атомный взрыв, спасалась бегством. Покинула все базовые точки существования, констатировал Мотыльков тем, кто на него смотрит. Или я не вижу ее, оттого что безмерно загрязнение окружающей среды?

Наконец, Мотыльков в двадцатый седьмой или девятый раз вышел на провод задушевной подруги блондинки, и Неутолимая Алка, посмеиваясь и расставляя слова — пусканием дыма и шумным прихлебыванием кофе, сказала:

— Ты стал человеком одной темы, Мотыльков! Расцениваю твои действия как агонию. И не таким, как ты, еще не вышло дважды барахтаться в том же Амуре и Сене! Мой худший каламбур — для тебя нынешнего, — и хриплый Алкин смех окутал каламбур. — Оставь франкопишущим гонять утраченное время. Пойми, дорогой, пока ты мотался в командировку, река у-тек-ла! Подожди, я схожу на кухню и плесну еще кофе…

Мотыльков подождал и вновь вознаградился хриплым гласом Неутолимой, и не только им.

Абонентку оттирали от телефона и кричали грубое и мерклое:

— Мотыль, ею движут корыстные мотивы! Мечты о кадровой революции! А ты рассуди, отец! Ты же приехал в другой город! Уехал из города, в котором ты был, а приехал — в город, где тебя не было… — и снова шли хохоты и нечестивые чавканья, но Неутолимой Алке удалось захватить трубку.

— Можешь мне позванивать, — сказала Неутолимая, опять что-то прихлебывая и отдувая. — Можешь взять меня — над неприятельским огнем и утюжить, как танки утюжат позиции противника… Какая разница, с кем и как у меня случаются кульминации, главное — мне от них не уйти! Фактура у тебя актуальная, племенная, так что… — но тут сторонник иногородней версии все же перехватил у Алки аппарат и порвал ее связь с Мотыльковым.