Совершенство

– Тогда уж лучше убить Рэйфа – он превратил его из научного проекта в то, что он мог бы продать. Филипа всегда была испуганным ребенком, она думала, что сможет запрограммировать людей, чтобы те стали умнее, добрее и храбрее, потому что этих качеств она как раз и оказалась лишена. Рэйф приметил ее работу и трансформировал в некий алгоритм, делающий богатых еще богаче, а бедных еще беднее, отделяющий «их» от «нас» и получающий прибыли от человеческой неуверенности в себе. Он создал Клуб ста шести.

– Элиты всегда существовали. Три четверти членов британского кабинета министров – миллионеры. Пробиться на место в конгрессе Соединенных Штатов стоит в районе десяти миллионов долларов. В Клубе ста шести нет ничего нового.

– Ничего, кроме процедур.

У меня перехватило дыхание. Она заметила это, заметила, как я отчаянно пыталась это скрыть, и мне это не удалось, и улыбнулась моим потугам. Я понимаю, что боюсь – очень боюсь – этой Byron14.

– Расскажите мне о них.

– А сами вы что наблюдали?

– Здесь у вас все, что Филипа когда-либо создала для «Совершенства», – ответила я, похлопав по флэшке. – Код приложения, имена людей, которые этим приложением пользовались, научные изыскания и методики по процедурам – и к тому же по бросовой цене. Скажите мне то, что я хочу знать.

Вздох, немного переигранный, и она откинулась на спинку стула. Это то, что она хочет раскрыть, не получая ничего взамен. Маленькая правда, которая, возможно, заглаживает большую ложь.

– Процедуры были разработаны Филипой Перейра. Неуклюжий и неловкий ребенок, наказываемый за свою неуклюжесть и неловкость, отчего, разумеется, она становилась еще более неуклюжей и неловкой. Сейчас она выработала хороший навык это скрывать, однако это всего лишь… алгоритм, скажем так. Рутинное действие, освоенное по порядку, когда она пытается просчитать свой путь по жизни. Я бы сказала, что она очень одинока.

По-моему, это так.

(Вы мне незнакомы. Так это вы?)

(Как же она разволновалась, когда встретила меня в последний раз.)

– Дальше, – выдохнула я.

– Она изучала мозг и мыслительные процессы. Семья разрешила ей это: нет смысла посвящать сестру в тонкости бизнеса, который целиком отходил к брату, – однако ее исследования становились все дороже и сложнее. Семья не совсем понимала, над чем она работала, пока она не прогорела, вложив в работу слишком много своих средств. Это произошло… два или три года спустя после смерти отца. Рэйф помог ей выпутаться, однако он куда более бизнесмен, нежели брат. Ценой стали ее исследования. Она, разумеется, согласилась. Для нее не имело значения, кому принадлежат ее разработки, пока она могла продолжать работу. Процедуры начались как эксперименты с целью помочь детям с тяжелыми нарушениями речевой деятельности. Полагаю, там задействовались какие-то электроды – здесь масса технических тонкостей.

Глубокая мозговая стимуляция. Использование электрического зонда для индукции токов малой величины для активизации до этого не стимулировавшихся областей мозга. Методика довольно сырая, хотя и дает многообещающие результаты при лечении депрессии, шизофрении и постинсультных осложнений – требуются дальнейшие исследования.

(Где я все это читала? В Токио, в гостинице, когда собирала материал на Филипу. «Все мысли представляют собой обратную связь и ассоциации, – сказала она. – Повторение мысли усиливает нейронные цепочки». Простое предложение, которое легко сказать второпях и которое наверняка никого не обидит, но внутри него заключены сборные элементы сознания.)

Байрон больше заинтересована в том, «что», нежели в том, «как».

– Результаты, разумеется, представляли для Рэйфа ограниченный интерес. Он мог продать их за небольшую цену, но они не являлись тем, что он мог бы рекламировать в газетах. Затем сестра открыла ему главную и конечную цель своих исследований, и тут его интерес, конечно же, многократно возрос.

– А в чем состояла эта главная и конечная цель? – спросила я, уже предчувствуя ответ, устав от подозрения, которое вот-вот станет уверенностью.