Прием позиционировал себя как «Сладкие девочки и сладкие мальчики», и доступ туда определялся одним из двух – декларацией о годовом доходе свыше ста десяти тысяч долларов с финансовыми документами для подкрепления этого факта или собственноручно написанным заявлением, почему ты, приглашенная, так стремишься встретить своего сладкого папика.
К этому предисловию я прикрепила свою фотографию в открытом красном платье, где улыбалась в объектив всеми тридцатью двумя зубами.
Мне хочется познакомиться с богатыми мужчинами и женщинами, размышляла я, потому что воровство – это искусство, а вы – мои чистые холсты.
Приглашение пришло через несколько часов. Цифровые хранилища помнят меня, и мое имя появилось в списке гостей на двери.
Разнообразные звуки на приеме. Гости в большинстве своем – со всех концов света, английский – язык по умолчанию. Официантки наряжены гейшами, но ни одна гейша никогда не наденет такой яркий парик и не потерпит ни нитки полиэстера в своем сверкающем одеянии.
– Я пытался ходить на свидания, но деньги стали моей проблемой: женщины не знали, как себя со мной вести, как только узнавали, насколько я богат.
– Секрет моего успеха? Я просто знал, что преуспею. Вот и все, что мне понадобилось.
– Теперь мне приходится перемещаться на вертолете, потому что людям вроде меня находиться на улицах становится небезопасно.
– Люди сложны, деньги просты.
– Это не проституция. Проституция незаконна. Это взаимное соглашение между потенциальными партнерами с реалистичными ожиданиями.
– Люди – народ и правительство – пытаются наказать подобных нам за то, что мы богаты. Зависть – вот в чем вся суть. Почему я должен отдавать деньги, которые заработал, кому-то, кто может жить за счет государства? Если они не могут проявить силу воли и продвинуться, как я, тогда совершенно не вижу, почему они должны меня волновать.
Я двигаюсь по залу, стянув то кредитную карточку, то мобильный телефон. Пока еще идет разведка. Мне не нужно очень много говорить: здравствуйте, до свидания, а если вдруг нужно вернуться к жертве, то снова здравствуйте и снова до свидания. Но я хочу поговорить, мне нужно поговорить, безмолвные слова лежат у меня на языке, так что я произношу: «О Господи, это так интересно, как же вы правы», – потому что именно это и сказала бы Рейчел Донован. А потом я понимаю, что ненавижу эти слова, так что улыбаюсь совсем другой улыбкой и говорю:
– Вообще-то, нет, пошли бы вы куда подальше, вы с вашим высокомерием, вашей эгоистичностью, вашей уверенностью в том, что вы заслуживаете того, что имеете, с вашими мыслями о том, что потому что вы знаете, какие маленькие зеленые цифры позеленеют еще больше, потому что знаете, как оперировать абстрактными количествами и математической вариативностью, вы каким-то образом заслуживаете того, чтобы править этим пропащим миром.
Открыв от удивления рты, гости ищут управляющих, чтобы пожаловаться: вот здесь женщина, женщина в красном платье, а мы-то думали, что вы отсеиваете гостей перед их приходом, мы-то думали, что вы продаете нам скромных детишек, которых мы интересуем только из-за денег, и которые знают, как притворяться, так какого же черта?
Но я отворачиваюсь и смешиваюсь с толпой гостей, чувствуя себя повелительницей вселенной, и к тому времени, как мужчина найдет менеджера, чтобы ему пожаловаться, он уже забудет, что произошло и насчет чего он намеревался жаловаться.
Лишь ненадолго, только на мгновение я вспоминаю, что я воровка и давным-давно утратила все высокие моральные принципы.
«Пошли вы все, – повторяю я самой себе, – к чертовой матери».
Дисциплина во всем.
Я – машина.
Я – моя улыбка.
Я – восторг.