Совесть. Происхождение нравственной интуиции

Может быть, эти изощренные моралисты — образец добродетели, пример, которому мы все должны постараться следовать? Аристотель сказал бы, что нет. Он, как известно, ставил нравственную гармонию выше нравственного рвения. Его принцип золотой середины (не путать с золотым правилом) заключается в том, чтобы заниматься благотворительностью разумно, не впадая ни в чрезмерную расточительность, ни в излишнюю скаредность; проявлять разумную отвагу — без неуместного безрассудства, но и без позорной трусости и т. д. Аналогичные принципы — гармонию, равновесие, благоразумие — проповедовал и Конфуций. Оба мудреца прекрасно знали, что подобные качества нельзя измерить, а значит, невозможно сказать наверняка, не слишком ли мы отклонились от золотой середины. Но они знали и другое: здравый смысл, чем бы ни был в действительности, поможет эту середину определить. И он помогает. А скрупулезные перфекционисты одержимы тем, чтобы поступать как можно правильнее, совершать как можно больше хорошего, но им всегда мало. Результат неутешительный: о нормальных благодеяниях уже и речи нет, жизнь окружающих становится кошмаром.

Чрезмерная щепетильность, или скрупулезность, — довольно распространенный подвид ОКР. Она проявляется в неконтролируемой строгости соблюдения нравственных норм и религиозных обрядов. Так, если обряд предполагает очищение перед молитвой, скрупулезный перфекционист будет очищаться снова и снова, опасаясь, что прежних процедур окажется недостаточно и молитва не возымеет действия. Ряд психиатров приходит к выводу, что ни вера, ни нравственные установки сами по себе к развитию этого типа ОКР не приводят[188]. Скорее, наоборот, страдающие ОКР находят в религиозных обрядах или нравственных обязательствах подходящее приложение для своих навязчивых желаний, подогреваемых страхом перед загрязнением или неопределенностью. Другие же психиатры отмечают, что, когда религиозное воспитание акцентируют внимание на грехе и вине, а греховные помыслы приравнивает к греховным поступкам, вероятность обсессий и саморазрушительных идей возрастает[189]. Убеждение, что грешить в сердце — это все равно что грешить действием, воспринимаемое буквально, — тяжкая ноша для человека. Люди, подверженные ОКР, вероятно, менее стойки и не способны отмести эту идею как бредовую.

Религиозная одержимость, в частности чрезмерная озабоченность вопросами греха, секса и исповеди, имеет давнюю историю. В прежние века священнослужители неизменно предостерегали прихожан от чрезмерной истовости, как свидетельствует, в частности, святой Альфонс (1696–1787), который и сам страдал от неуемного страха наступить на что-либо напоминающее крест:

Совесть мнительна, когда по всякой причине и без разумных на то оснований постоянно опасается греха, даже когда в действительности никакого греха нет. Мнительность проистекает из превратного понимания[190].

Игнатий Лойола, в 1541 году основавший орден иезуитов, писал, что чересчур много думает о грехе, признавая, что это беспокойство может быть мнительностью и искушением[191], то есть происками дьявола. Возможно, приписывать мнительность дьявольским козням побуждает здравое наблюдение, что мнительные люди обычно не ограничиваются вполне похвальной добросовестностью, а доводят ее до абсурда, который дорого обходится и им самим, и окружающим. Как бы то ни было, нежелательность подобного поведения скрупулезные перфекционисты, как правило, не осознают, и в этом смысле Лойола оказался исключением. Вероятно, осознать это им мешает бурное одобрение, обычно сопровождающее добродетельное поведение[192].

Существует гипотеза, что люди, страдающие ОКР, органически не выносят неопределенности[193]. Определенность в религиозных вопросах заведомо недостижима, поэтому страдающие ОКР могут неустанно исповедоваться или молиться в надежде хотя бы отчасти заручиться Божьей милостью или на шаг приблизиться к перспективе попасть в рай. Предположение это касается когнитивно-эмоционального уровня, и хотя в нем есть рациональное зерно, я бы все же искала объяснение глубже — то есть в «микросхемах».

У нерелигиозных жертв патологической добросовестности она проявляется в нравственной сфере, зачастую в вопросах пола, в которых всегда есть к чему придраться. Стать олицетворением нравственной безупречности и обуздать, помимо прочего, своенравные сексуальные фантазии невозможно в принципе. Неизбежное фиаско вызывает стресс, в том числе страх наказания, и провоцирует все новые и новые попытки достичь совершенства. Совесть перфекциониста — это, по сути, неусыпный надсмотрщик, который постоянно ставит невыполнимые задачи и без устали бранит за мнимую порочность. Если у психопата угрызения совести отсутствуют, то у его противоположности они, наоборот, в избытке.