Читаем Совьетика полностью

– Слушай…может быть, научишь меня, как готовить этот ваш… как его?…такой красный суп…?

– Борщ? – пришел мой черед удивляться, – С удовольствием! Я бы уже давно тебя научила, только ведь вы же, северные ирландцы, боитесь даже попробовать то, чего не знаете с детства…

– Ну вот, а теперь я больше не боюсь. Дозрел наконец, можешь сказать. Наверно, я должен сказать тебе спасибо…Если бы я не оказался здесь, то так и не знал бы, что в жизни бывает столько всего разного.

– Ну вот, видишь, я давно говорила тебе…

Тут я вспомнила, что лучше не вспоминать то, что было давно, и что я ему тогда говорила. Хотя Ойшин явно перестал паниковать при воспоминаниях о прошлом.

– Слушай, давай с завтрашнего дня готовить с тобой не отдельно, а по очереди: день – ты, день – я? – предложил он.

– Предлагаешь вести совместное хозяйство? – пошутила я.

– А почему бы и нет? Знаешь, сколько можно будет сэкономить на газе и на воде?

– Ладно, давай экономить, Матроскин… Это кот у нас был в мультфильме такой, тоже все любил экономить. Только если к нам кто-нибудь зайдет на ужин и увидит, что мы готовим ирландские и русские блюда, плакала наша конспирация. Ты об этом подумал? Хотя я могу и что-нибудь эфиопское приготовить. Или… – я хотела сказать «корейское», но не стала. Таких чистых вещей лучше не касаться в тривиальном разговоре.

– А мы никого не будем пускать к нам на ужин, – сказал Ойшин каким-то странным, как мне показалось, голосом. – Будем вывешивать на дверях табличку «Please do not disturb». Как в отеле.

– Хорошо, давай попробуем, – засмеялась я. Почему-то мне стало не по себе, хотя ничего такого Ойшин не сказал. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что разговор лучше повернуть в другое русло. И я начала отчаянно нахваливать приготовленную им печенку, которая и впрямь удалась на славу – я и не заметила, как съела свою порцию.

– Добавки нельзя? Go raibh maith agat! – сказала я, вытирая тарелку начисто куском хлеба.

– Ты еще не забыла ирландский?

– 

– Такое не забывается, товарищ командир! Так странно, – сказала я Ойшину, – Вот мы сидим здесь… Ты – вроде бы ирландский националист, а я – интенационалист по своей сути, с детства. Мне просто не приходилось быть националистом, потому что когда я жила в СССР, мою нацию никто не угнетал. И тем не менее у нас с тобой – общий фронт, общая борьба… Ты никогда об этом не задумывался?

– Ирландские националисты- тоже интернационалисты. Хотя и не все, конечно. Мы всегда поддерживали басков, палестинцев, АНК в ЮАР, Кубу… – отозвался Ойшин.

– Да, знаю. Просто я как-то недавно читала определение интернационализма и национализма в одной современной интернет-энциклопедии – и меня поразила его односторонность. По мнению того, кто эти статьи писал, националисты и интернационалисты – диаметральная друг другу противоположность и по логике вещей, они обязаны друг друга ненавидеть. Но ведь национализм национализму рознь. И интернационализм и космополитизм – вещи совершенно разные. Как можно все это свалить в одну кучу? Такое ощущение, что эти люди просто не читали совершенно элементарных вещей – извини, я имею в виду, элементарных для нас, дома. Ленина, например. О национализме угнетенных наций и о шовинизме наций больших. Да, они думают, что Ленин им теперь не указка, и именно поэтому у них в головах такая невероятная каша. Каша из эмоций и справедливых по своей сути во многом обид – которые они выплескивают не на подлинных виновников своих обид, а на тех, кто слабее. Так оно, конечно, проще. Проще набить физиономию таджикскому гастарбайдеру – тем более раз в газетах пишут какие они все насильники и наркоторговцы. Или пырнуть ножом якутского шахматиста – и уж тем более спеть «Убили негра»!-, чем выдворить пинками из страны какого-нибудь холеного западного менеджера, конфисковав награбленное им в нашей стране и засадить в кутузку своего «нового русского» хозяина- верного холопа последнего.

Ойшин задумался, переваривая сказанное – ведь о наших российских реалиях он знал не так много. Я тоже задумалась, вспоминая пережитое.

…Я всегда так яро выступала против национализма своего народа – того национализма, который Ленин именовал шовинизмом, – именно потому, что каждый должен начинать изживать все реакционное с того, что ему близко, с того, c чем он лучше знаком, и именно для того, чтобы народ твой стал лучше. Это не значит, что я не видела национализма других народов или что мне в нем все было по душе. Национализм малых народов я пыталась понять – правда, не всегда могла это сделать. Например, когда в Алма-Ате прошли беспорядки из-за назначения Первым секретарем ЦК компартии Казахстана Колбина, я искренне недоумевала – только из-за национальности? Да мне плевать какой национальности человек встал бы во главе СССР – казах, грузин, хоть чукча!- лишь бы он был умным и настоящим советским человеком. И так же я считаю и по сей день.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее