Читаем Советская литература: мифы и соблазны полностью

Советская литература: мифы и соблазны

А после этого начинается удивительная мечта, безумно сентиментальная утопическая мечта о другой жизни. Мечта о том, что когда-то в будущем, по-федоровски, может быть, после смерти, его воскресят. Для Маяковского очень характерна апелляция к будущему. Для Ахматовой – нет, она будущего не видит. Для Цветаевой – нет, она вообще не верит, что ее кто-то когда-то оправдает. А Маяковский верит, что когда-то в бесконечном отдаленном будущем ему всё простится, его все поймут, и это чувство глубоко религиозное:

Воздух в воздух, будто камень в камень,недоступная для тленов и прошений,рассиявшись, высится векамимастерская человечьих воскрешений.Вот он, большелобый тихий химик,перед опытом наморщил лоб.Книга — «Вся земля», — выискивает имя.Век двадцатый. Воскресить кого б?– Маяковский вот… Поищем ярче лица —недостаточно поэт красив. —Крикну я вот с этой, с нынешней страницы:– Не листай страницы! Воскреси!Сердце мне вложи! Кровищу — до последних жил.в череп мысль вдолби!Я свое, земное, не дожи́л,на земле свое не долюбил.Был я сажень ростом. А на что мне сажень?Для таких работ годна и тля.Перышком скрипел я, в комнатенку всажен,вплющился очками в комнатный футляр.Что хотите, буду делать даром —чистить, мыть, стеречь, мотаться, месть.Я могу служить у вас хотя б швейцаром.Швейцары у вас есть?Был я весел — толк веселым есть ли,если горе наше непролазно?Нынче обнажают зубы если,только чтоб хватить, чтоб лязгнуть.Мало ль что бывает — тяжесть или горе…Позовите! Пригодится шутка дурья.Я шарадами гипербол, аллегорийбуду развлекать, стихами балагуря.Я любил… Не стоит в старом рыться.Больно? Пусть… Живешь и болью дорожась.Я зверье еще люблю — у вас зверинцыесть?Пустите к зверю в сторожа.Я люблю зверье. Увидишь собачонку —тут у булочной одна — сплошная плешь, —из себя и то готов достать печенку.Мне не жалко, дорогая, ешь!Может, может быть,

(Смотрите, как здесь взмывает интонация!)

когда-нибудь,дорожкой зоологических аллейи она — она зверей любила — тоже ступит в сад,улыбаясь, вот такая, как на карточке в столе.Она красивая — ее, наверно, воскресят.

Дальше идут двадцать ни на что не нужных строк, потому что настоящая кульминация, настоящий взлет – здесь. Поэма заканчивается там, где герой обозначает место встречи в отдаленном будущем, потому что здесь и сейчас ничего уже больше быть не может. К этому очень серьезную ноту добавило и «Юбилейное», в котором Маяковский делает самое страшное признание:

Хорошо у нас в Стране Советов.Можно жить, работать можно дружно.Только вот поэтов, к сожаленью, нету —впрочем, может, это и не нужно.

В 1923–1924 годах Маяковский делает совершенно четкий вывод о том, что революция не состоялась, утопия не нужна, в получившемся мире он не нужен, личности остается только раствориться в массе, что и происходит в поэме «Владимир Ильич Ленин». После чего еще шесть лет жизнь и творчество поэта продолжаются на автопилоте. Происходят, конечно, замечательные лирические вспышки, всплески, но происходят лишь потому, что автор все глубже и глубже проникается депрессией: