И хотя Высоцкий иногда, по условиям сюжета, ностальгирует по временам, когда «в кипящих котлах прежних войн и смут / Столько пищи для маленьких наших мозгов»[111]
, но на самом деле наше настоящее время – это двадцатый век. Двадцатый век – это космос, а космическая тема для Высоцкого не последняя, это век небывалого прорываСамая пророческая его песня – «Гербарий» (1976). Историю про то, как гомо сапиенс оказался в коллекции насекомых, вспоминают редко. Сначала герой бунтует: «Я, злой и ошарашенный, / На стеночке вишу», понимает, почему он «к доске пришпилен шпилечкой»: «Чтоб начал пресмыкаться я / Вниз пузом, вверх спиною». Но постепенно – и тут начинается самое главное – мало того, что начинает привыкать («В конце концов, ведь досочка – не плаха, говорят»), – ему это начинает нравиться. Ему нравится «молоденькая осочка / и кокон-шелкопряд»; больше того, он понимает, что насекомые – это даже не очень-то и плохо, они вполне нормальный отряд живых существ. Вот только клопы не дают жизни, да и находиться рядом с клопами унизительно. И когда «Мы с нашей территории / Клопов сначала выгнали», а потом и пауков, – всё, он полагает, что жизненная его задача выполнена: «Зато у нас все дома / И поживают, кажется, / Уже не насекомо».
Вот это ровно то, что и с нами происходит. Можно притереться к насекомому состоянию, и ты уже забываешь, что ты из рода гомо сапиенс, ты забываешь, что был когда-то человеком. И вот здесь Высоцкий абсолютно точно предугадал все, что будет после него.
И третий момент поэтики Высоцкого.
Высоцкий стал голосом народа, потому что он эклектичен. У него есть песни практически всех стилей и жанров, какие тогда бытовали. Высоцкий замечательно преуспел в военных песнях. Еще больше преуспел в блатных. И довольно успешно работал в жанре баллад философских. В главном своем философском произведении – «Балладе о детстве» (1975), самой крупной, самой длинной своей песне, настоящей поэме, где он очень осторожно, очень скрытно, смутно осмысливает опыт своей генерации, содержится выход-рецепт для нас всех.
Высоцкий – поскольку он был актером (актером, не последним в своем деле), неплохим сценаристом, интересным был бы режиссером, если бы получилось, – и чувствует, и понимает важность в тексте лейтмотивов, сквозных образов. Как сказал режиссер Гор Вербински, единственный способ правильно собрать картину – это нанизать ее на шампур повторяющейся детали. Вот на этой повторяющейся детали выстроена «Баллада о детстве», и деталь эта очень проста: коридоры и тоннель.
«Баллада о детстве» содержит такое количество отвлекающих, поражающе точных деталей: «На тридцать восемь комнаток – / Всего одна одна уборная», «Трофейная Япония, / Трофейная Германия… / Пришла страна Лимония, / Сплошная Чемодания!», «погоны, словно цацки», – что эти детали отвлекают нас от главной мысли этой удивительной песни:
Это песня о том, что нельзя больше передвигаться по горизонтальным коридорам советского социума, нельзя больше уповать на эти горизонтальные связи:
И карьеру не надо делать, и ввысь не надо устремляться – в глубину надо уходить. Надо уходить глубже и глубже, в тоннели. В тоннели индивидуального, личного существования. Индивидуального, личного, пусть безумного, пусть бредового, пусть шизофренического поиска. Нужно как можно глубже зарываться. И тогда есть шанс в этом почти безумном, почти обреченном спуске в себя – шанс спастись.
Нам всем надо строить метро. Метро наших подпольных связей, подпольных занятий, подпольных неочевидных пристрастий. Нужно прятаться. Нужно всячески маскироваться. Нужно уходить в «коммунальное убежище» – «комубежаловку» Дима Шебеко из аксеновского «Острова Крым».
Идея «Баллады о детстве», внешне ностальгического экзерсиса в духе «Старых песен о главном», – это страшная и масштабная идея уходить в ту глубину, где тебя не достанут ни враги, ни друзья, где «Лечь бы на дно, как подводная лодка, / Чтоб не могли запеленговать!»
И последнее, что хотелось бы сказать о Высоцком.
Высоцкий – это огромный набор ролевых вариантов, и во всех этих ролевых вариантах он гений. Он рассказывает потрясающие истории от чужого лица. Мы всегда будем помнить страшный сон его героя из песни «Кругом пятьсот» (1972):