Советская литература: мифы и соблазны

Тынянов справедливо пишет о том, что в эпоху 1830-х годов, в эпоху самой черной реакции, поэзия вытесняется в мадригалы, в салонный жанр и выживает там. Точно так же она вытеснялась в рекламу в 1920-е годы, в лозунги в 1930-е, в военные марши в 1940-е. Ее массовое возвращение в 1960-е годы, когда она собирала стадионы, – это реванш подлинной поэзии после советской официозной. Когда из-за цензуры невозможно стало ее свободное существование, поэзия ушла в авторскую песню, в туристскую песню, а потом уже в рок, который дал нам высокие поэтические образцы. Замечательная песня Гребенщикова «Древнерусская тоска» – тоже по манере своей чистый рэп:

А над удолбанной Москвою в небо лезут леса,
Турки строят муляжи святой Руси за полчаса,
А у хранителей святыни палец пляшет на курке,
Знак червонца проступает вместо лика на доске,
Харе кришна ходят строем по Арбату и Тверской.
Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской…

Что в поэтике рэпа, во всяком случае в поэтике Оксимирона (Мирона Федорова), который мне представляется самым интересным явлением, отличает ее от традиционного русского стиха? Что принципиально нового внес рэп? Александр Минкин, большой ценитель рэп-поэзии, опубликовал на «Эхе Москвы» разбор рэп-монолога «Икар» Гнойного (он же Слава КПСС, он же Вячеслав Машнов).

Попробуйте просто просчитать количество литературных, политический, исторических отсылок и ассоциаций. Не окажется ли это грузом-200 для вашей самоуверенности?

Так пишет журналист, возражая представителям культурной России. Я не большой поклонник такой поэзии, но приходится признать, что это, конечно, стихи.

Я прошел сквозь все: алкоголь и Ко
Мне сожгли нутро. И как бы ни был далеко
Мой голубой горизонт, я дойду, хоть и пешком,
Ведь мой коридор – это путь к цели.
Пусть трёт простофиля,
Мол, Икар сдал в ломбард крылья.
Нет! Я высоко летал, но упал в чащу —
Тут нелетная погода, но мой черный ящик
Здесь между строк. Я, как прежде, бог,
Но теперь Люцифер – я падший ангел!
Стал не тот – демон Азатот.
Себя хуже во сто крат – я доппельгангер!..

На примере этих стихов проще всего рассмотреть, чем рэп отличается от всего остального.

Во-первых, это огромная свобода ассоциаций, пожалуй, граничащих с произволом. Связано это отчасти с импровизационным или квазиимпровизационным, но все равно одномоментным характером рэпа. Это текст, рассчитанный на мгновенное восприятие и быстрое произнесение. Я даже рискнул бы сказать, что это клиповая поэзия. И не только потому, что разнообразный монтаж давно уже превратил современный кинематограф в парад клипов, – все 1980-е, 1990-е годы прошли под знаком клипового мышления. Оно более ассоциативно, более прихотливо, более свободно, в каком-то смысле более беспорядочно.

Помимо клипового мышления, рэпера ведет рифма. Верлибр начинает сдавать позиции на Западе и никогда не имел их в России: все-таки рифма гармонизирует стихи. И рифма у Оксимирона, рифма у Нойза, пожалуй, и у Гнойного, хотя в меньшей степени, ведет за собой автора, организует видеоряд, вызывает метафору. Рифма, созвучие становится важнее смысла, и смысл подгоняется под слова.

Рэповская рифма весьма изобретательна, как, скажем, в оксимироновском «Слове мэра», входящем в его второй студийный альбом «Горгород». Думаю, более изобретательной рифмы мы в современной русской поэзии не найдем. Рифма сама по себе подсказывает идею, и в этом ее великая функция: не только чтобы запоминалось, а чтобы мысль куда-то шла. «Рифма – звучная подруга / Вдохновенного досуга, / Вдохновенного труда» действительно подруга замысла, она тащит его, как иголка тащит нитку. И поэтому рэпер идет за рифмой, она подталкивает его по пути произвольного, ассоциативного, богатого мышления.

Третья особенность рэпа – это его яркая социальная направленность. Мотив социального угнетения, нищеты и, скажу больше, социальной зависти в нынешнем русском рэпе развит чрезвычайно.