Остров Крым – это пространство счастья, к которому тянутся все лапы. Он находится в центре мира, потому что у него идеальные условия для развития. Он не воюет, он соблюдает абсолютный нейтралитет даже во время Второй мировой войны. Остров Крым – это лучшая часть европейской России, которая туда переехала, отступая от большевиков. Это спасенный русский мир, русская Европа, которая развивается в широком и тесном контакте с остальным миром, которая идеально сочетает в себе татарское, турецкое, русское, итальянское, греческое, американское, потому что идея Острова Крым – это во многом идея плавильного котла. Это философия яки – новой крымской нации, которую разделяют молодые герои «Острова» Антон Лучников и Мустафа. Остров Крым для Аксенова – это двигатель мировой истории прежде всего потому, что на нем созданы идеальные условия для развития человека. Главная же цель населения России, как подчеркивают герои в своих монологах (каждый говорит своим голосом, но мысли у всех сходные), и главное занятие – национал-мазохизм. Этот мазохизм абсолютно противоположен веселой, счастливой, стремительно развивающейся жизни Острова. Обратите внимание: у Аксенова на Острове Крым в 1979 году пять миллионов населения, сейчас – два. Так потому Остров и плодится, потому в него и съезжаются туристы со всего мира, что он наконец выполняет главную мечту России – быть Меккой художников, Меккой людей, которые презирают слишком жесткие, слишком ригидные законы. Людей, которые не хотят дурного, которые развиваются свободно и радостно, как проза Аксенова. Ведь Аксенов всегда писал о счастливых людях, о людях, которым не надо унижать других для того, чтобы чувствовать себя счастливыми. Россия противопоставлена Острову, потому что это мерзлое, печальное, дискомфортное пространство, описанное в той же «Победе» как «желтый снег… всё тело чешется».
В «Острове» есть гениальный фрагмент, когда Лучников включает магнитофон и слышит страшный голос кликуши, случайно записанный им у Успенского собора во Владимире. Эта распухшая баба с сорокалетним сыном-дурачком, «божьим человеком», с которыми Лучников потом ехал в автобусе, – до некоторой степени формула русской святости, как ее понимает Лучников. И весьма символично, что именно под воспоминания об этой сцене Лучников впервые сходится в любовном акте со своей будущей женой Кристиной, он безумно возбуждается от этого.
Лучников много времени проводит в России. Мы поначалу решаем, что Лучников все это любит, – ровно до того момента, пока ему не прилетает по голове от Таниного мужа Глеба Лунина (по-домашнему Суп, сокращенно от «супружник»). Изгнанный из Таниного дома, Лучников думает:
Вот моя родина и вот мое счастье – Остров Крым посреди волн свободы. Мы никогда не сольемся с вами, законопослушные, многомиллионные, северная унылая русская сволочь. Мы не русские по идеологии, мы не коммунисты по национальности, мы яки-островитяне, у нас своя судьба, наша судьба – карнавал свободы, мы сильней вас!..
Вот это ощущение по-маяковскому – «я не твой, снеговая уродина»[14] – сопровождает все сцены, которые написаны в России.
Аксенову наконец по-манихейски захотелось в России отделить котлеты от мух. Аксенов решил отделить лучшее в России от худшего. Все лучшее досталось Острову Крым, который символизирует собой душу России, ее светлую, радостную и чистую душу. А страшное тело, тело, все более похожее на раковую опухоль мира, осталось где-то там, в художественной конструкции романа. И в этом смысле второй аспект романа – это прощание с родиной. Это попытка оторваться от нее, потому что оправдание этого отрыва было Аксенову внутренне необходимо. Еще до истории с «Метрополем» в 1978 году, сразу после «Ожога» (1975), приступив в Коктебеле к «Острову Крым», он для себя мысленно решает задачу отойти, отчалить, перерубить пуповину, перерезать Чонгарский перешеек, разбомбить Перекоп. Новелла Матвеева вспоминала, что в Доме творчества в Переделкине часто видела Аксенова бегающим по засыпанным хвоей дорожками. «Еще в семьдесят седьмом году мне пришла мысль, что это он разбегается перед прыжком», – говорила она. «Остров Крым» и есть метафизический прыжок, метафизический отрыв от родины.