Советская литература: мифы и соблазны

Ну и третья тема, которая, собственно, в романе остается главной. Это тема Родины. Нам очень интересно, вернется ли Штирлиц к Сашеньке. Мы прекрасно понимаем, что любовь Штирлица к Сашеньке – миф, но нам хочется верить в любовь, которая продолжается семнадцать лет. Те, которые сразу бросились читать весь четырехтомник «Альтернатива», знают: Юлиан Семенов так подстроил, что Коля Гришанчиков знакомится со Штирлицем по чистой случайности в Кракове (роман «Майор Вихрь»). До этого Штирлиц не знал, что у него есть сын, и это тоже породило волну анекдотов: «Центр переслал Штирлицу шифровку о том, что у него родился третий ребенок. Разведчик вытер скупую мужскую слезу: ведь двадцать лет он не был дома». И, пожалуй, единственное, что привнесла Лиознова по-режиссерски в картину, чего в романе не было и быть не могло, это встреча Штирлица с Сашенькой. Микаэл Таривердиев, который написал невероятно красивую музыкальную тему, Тихонов-Штирлиц, который курит, с такой любовью бесконечно глядя на Сашеньку, и Сашенька, которая полными невыплаканных слез трагическими глазами смотрит на него безотрывно, сотворили идеал любви для всех советских зрителей. Еще и потому идеал любви, что лучше всего любить родину и жену, когда они находятся на безопасном расстоянии, и это тоже отдельная тема. Ностальгия Штирлица, страстная его любовь к березовому соку, к соловью, которого он внезапно слышит, – это все только потому, что он семнадцать лет не был дома. Если бы он все это время провел в Советском Союзе, подвергаясь регулярным чисткам, увольнениям, более того – репрессиям, как всякий разведчик, у Штирлица было бы к родине несколько иное отношение. И в предпоследней книге хроники «Альтернатива» – романе «Отчаяние» (1989) – его любовь подвергается таким серьезным испытаниям, что эту катастрофическую историю Семенов смог написать только потому, что случилась перестройка.

Но в «Семнадцати мгновениях…» именно тоска Штирлица по родине является главным внутренним сюжетом книги. Первый кадр и он же последний кадр картины: журавли, летящие в небе, весенняя земля, которая полна предчувствия возрождения и победы, – стали эмблемой родины очень надолго, равно как и знаменитое «боль моя, ты покинь меня» из «Песни о далекой родине» на слова Роберта Рождественского.

Симптоматично, что картина вышла в том самом году, когда советским евреям открылся выезд в Израиль, советскому человеку открылся крошечный коридор на Запад. И когда прощались навсегда, чисто символический коридор в Шереметьево для многих был окончательным прощанием с родиной; и все уезжающие, и все остающиеся воспринимали как трагедию и отъезд, и пребывание в России. Это было как бы время сплошной трагедии в патриотической теме. И в этом смысле Штирлиц, конечно, очень точно в тему попал. Настоящий апофеоз драмы – в последней фразе романа: «Он имеет поэтому право долго сидеть на весенней холодной земле и гладить ее руками…» Земля и есть то, к чему он так страстно тянется, то, к чему он хочет вернуться.

И если мы проследим развитие всех этих трех лирических сюжетов: Кэт, Штирлиц и родина, – мы поймем, что основной лирический контрапункт фильма – это страшное противоречие между абсолютной серьезностью игры в войну, которая продолжается в рейхсканцелярии, и налетами советской артиллерии; советской кинохроникой, которая показывает стремительное приближение советских войск к Берлину, и тиканьем часов и дат, которые отсчитывают иссякающий срок Третьего рейха. А Гитлер тем не менее в бункере продолжает, как в классическом анекдоте, «мучительно оттягивать свой конец». И так ничтожен, так жалок этот смешной цирк со вскидыванием рук, с щелканьем каблуками. Это уже страшная игра призраков. Для нас они уже мертвецы, да и для себя они уже мертвецы. Вот на этом контрапункте – приближение победы и последнее драматическое напряжение всех эпизодов – и строится феномен «Семнадцати мгновений весны». В этом и состоит главное очарование Штирлица – в пограничности человека, который, с одной стороны, триумфатор, а с другой – проигравший. Он обречен, он вместе с ними, но и на родине – и мы прекрасно понимаем – его тоже не ждет ничего хорошего. И Штирлиц это тоже понимает. Как сформулировал Дмитрий Волкогонов, главным содержанием сталинской эпохи были триумф и трагедия.

Я невысоко ценю Семенова как писателя, хотя справедливость требует признать, что он гений, если создал героя, который его пережил. Это никому из его современников больше не удалось. Не удалось Юрию Трифонову, великому писателю, не удалось Фридриху Горенштейну, великому писателю; Василию Аксенову, бесспорному гению, это не удалось, – может быть, потому, что его Лучников в «Острове Крым» с самого начала пародиен, такой Джеймс Бонд, а Семенов все делает всерьез, поэтому у него и получается великий герой.