Советская литература: мифы и соблазны

Кто у нас предшественник Бендера в русской литературе? Два главных жулика русской литературы 1920-х годов – Хулио Хуренито Ильи Эренбурга и международный авантюрист Гарин Алексея Толстого. Но мы же знаем, «Гиперболоид инженера Гарина» – это «Гиперболоид инженера Ленина». Инженер со смертоносным лучом – прямой потомок булгаковского профессора Персикова из «Роковых яиц», а уж тот точно списан с Ленина: коричнево-красные, как ягоды шиповника (сравнение Куприна), острые глаза, острая бородка, стоит фертом, когда разговаривает, покачивается с пятки на носок, и чувствуется в нем что-то чужеродное, что-то инакое. Последнюю точку в этом сходстве поставил Александр Жолковский. Как говорил про него Михаил Леонович Гаспаров, если Жолковский хочет связать, то свяжет. Прочтите его гениальное, на мой взгляд, сопоставление шахматной главы из «Двенадцати стульев»[17] с «художественным исследованием» Солженицына «Ленин в Цюрихе». Вот Ленин у Солженицына разговаривает со швейцарскими левыми в Кегель-клубе: «Да знаете ли вы, что Швейцария – революционнейшая страна в мире??!», «Швейцария – центр мировой революции сегодня!!!» Что это такое? Это Васюки в чистом виде, и Ленин – веселый, циничный авантюрист, как Бендер, как Гарин. Я говорю сейчас не о реальном Ленине, а об образе Ленина именно в массовой культуре, о котором существует не меньше анекдотов, чем о Штирлице, и анекдоты эти в основе своей очень похожи, они построены на каламбурах.

Из шалаша торчат две пары ног. Картина называется «Ленин в Польше».

– Чьи это ноги?

– Эти Дзержинского, а эти Крупской.

– А где же Ленин?

– А Ленин в Польше.

Об анекдотах о Штирлице написано уже несколько научных работ. Часть этих анекдотов имеет совершенно конкретное авторство, это Асс и Бегемотов.

Вы антисемит, Штирлиц, вы не любите евреев; я интернационалист, я никого не люблю.

Или знаменитая фраза:

За окном шел снег и рота красноармейцев.

Но еще до Асса и Бегемотова, уже в 1973–1975 годах, почти сразу после фильма Лиозновой, появляются первые анекдоты о Штирлице, поражающие своей нетрадиционностью. Эти анекдоты построены не на ситуативном, не на ситуационном юморе. Основа их юмора – словесность, вербальность. Ведь, казалось бы, мы видим только визуальный ряд. Есть, конечно, голос Ефима Копеляна за кадром, но стиля писателя Юлиана Семенова мы не знаем. А вот стиль в анекдотах о Штирлице почему-то есть. Почему? Ответ прост. Потому что эти анекдоты наследуют вовсе не Семенову, они наследуют Ильфу и Петрову. Это классический юмор Ильфа и Петрова. Юмор несколько абсурдистский, онтологический, восходящий к общей абсурдности мира.

Штирлиц выглянул в окно и увидел каких-то людей в лыжных костюмах, которые с лыжами и палками в руках направлялись в сторону Швейцарских Альп. «Лыжники», – догадался Штирлиц.

Самая эта очевидность всегда иронически обыгрывается. Многие анекдоты построены на идее игры с языком. Из них самый удачный, на мой взгляд, пародирующий возвышенную, пафосную стилистику закадрового комментария, этот:

Штирлиц шел по коридору и спиной почувствовал, что приближается смертоносный свинец. Инстинктивно он отпрыгнул. Смертоносный свинец со свистом и хрюканьем промчался мимо.

Я уже не говорю про том, что анекдот, как нож в щель, проник и в главное противоречие картины.

22 апреля, в день рождения фюрера, Штирлиц встречается с ним и кричит:

– Хайль, Гитлер!

Гитлер смотрит на него с бесконечной тоской и говорит:

– Исаев, хоть ты бы не подкалывал!

Более того, пресловутая двойственность Штирлица в анекдотах становится уже тройственной природы. Сам Вячеслав Васильевич Тихонов рассказал мне свой любимый анекдот:

Штирлиц просыпается в камере со страшной головной болью и думает: «Так, если я у наших – то я Исаев, если я у немцев – то я Штирлиц». В этом момент входит участковый и говорит:

– Вячеслав Васильевич, ну нельзя же так нажираться!