Советская правда

Институтское болото встревожилось, пришло в движение. О новом директоре стали распространять грязные слухи, стали сплетничать, причем сплетни строились умело, на очень хорошо продуманной и отлично организованной основе, и к моменту, когда мы с ним встретились, честный человек был уже настолько ошельмован, что во время рассказа о его злоключениях не раз принимался утирать слезы, – седой, взрослый, многое повидавший на своем веку коммунист с довоенным партийным стажем. И дома у него, как он сказал, тоже было плохо – всех домашних взвинчивали анонимные письма, кляузы, угрозы.

Я понял, что должен вмешаться в эту историю, должен вступиться за этого директора. Собрав большой материал, думал написать резкую статью в газету. Получился же роман «Молодость с нами», повествующий о человеке, которого я назвал Павлом Петровичем Колосовым, роман, написанный в защиту Павла Петровича.

Забегая несколько вперед, должен сказать, что после опубликования романа «Молодость с нами», и особенно – романа «Братья Ершовы», в некоторых литературных кругах началась нелепейшая кампания «угадывания», кто из реальных лиц стоит за тем или иным персонажем того или иного романа.

Каждому, кто в своей жизни написал хотя бы один захудалый рассказец, известно, что если ты и впрямь возьмешь прообразом для своего героя кого-либо из своих близких, кого-либо из своих друзей или недругов и даже если будешь стараться списывать его с наивозможнейшей похожестью, то это все равно уже не будет ни твой реально существующий друг, ни твой реально существующий недруг. От них могут остаться те или иные черты внешности или характера, но только черты, составные части, и не больше. Все равно к читателю придут другие люди с чертами, заимствованными не от одного живого лица, от многих, синтезированные, обобщенные.

Это же элементарный закон художественного творчества, и кто из толкователей не хочет с ним считаться, то такой толкователь или уж слишком сам далек от творчества, или – что гораздо хуже – из каких-то, ему только ведомых побуждений прикидывается Митрофанушкой от литературы.

Когда началась эта детская болезнь узнаваний и угадываний, в Москве и в Ленинграде обнаружилось не менее пяти Серафим Шуваловых, несколько Мукосеевых, четыре Орлеанцева, множество Крутиличей, два или три? Томашука и даже под безымянную вещунью-художницу ухитрились подвести в качестве прообразов четверых сущих мужчин и одну престарелую девицу. К каждому отрицательному типу стала выстраиваться очередь прообразов-добровольцев. Но почему-то никто не узнает себя ни в образе Дмитрия Ершова, ни в образе старого актера Гуляева, ни в Павле Петровиче Колосове, ни в секретаре райкома Макарове, – то есть в героях положительных, хотя логика остается логикой, если считать, что негодяи списываются с натуры, то почему же это исключается при создании образов хороших людей?

Потому, видимо, дело идет против логики, что узнавания и угадывания в литературных героях лиц реальных, повторяю, ничего общего с литературой и литературной критикой не имеют. Они порождение литературной неграмотности – в одном случае и недобросовестности, склочничества и групповщины – в другом.

После «Молодости с нами» я снова засел за роман об обороне Ленинграда. Писал его до 1956 года. Но в 1956 году у меня, под давлением живой действительности, возник замысел «Братьев Ершовых».

После «Братьев Ершовых» я опять принялся за роман об обороне Ленинграда. Главы из него были опубликованы весной 1959 года в журнале «Огонек».

В то время, когда публиковались эти главы, меня пригласили приехать в Дзержинск, где в городском театре должна была состояться премьера инсценировки по «Братьям Ершовым». Поехал. Дзержинск – это крупный интересный город. На одном из его заводов существует целый цех, который борется за право быть названным цехом коммунистического труда. Множество до чрезвычайности интересного увидел и услышал я в этом замечательном цехе. Настолько интересного, что боюсь, как бы мой военный роман вновь не уступил место «мирному», современному роману – роману о нашей молодежи, строящей коммунистическое общество.

Жаль, конечно, если случится так, что ленинградский роман снова на какое-то время ляжет в стол. Но радостью, какую каждый раз несет с собой работа над новой темой современности, искупается всё, искупится и это очередное огорчение.

Люди большой души

Принимаясь за эту статью, я долго раздумывал, как бы покрасивее, повыразительнее назвать тех, кому хочется посвятить сегодня дружеское слово, как бы получше сказать о людях, которые во многом определили в свое время жизнь каждого из нас, – об учителях. Сказать о них: инженеры человеческих душ? Но, во-первых, это уже было, а во-вторых, не слишком-то оно точно для людей, занимающихся воспитанием человека. Тогда, может быть, не инженеры, а мастера человеческих душ? Теплоты в этом больше, но все равно хотелось бы найти.