Советская правда

Чего же он хочет, этот певец бессодержательной и бесформенной мазни? Может быть, он действительно ее такой пламенный ценитель? Может быть, приветствуя ее, он борется за подъем искусства в Советском Союзе? Летчик Пауэрс летел над нашей землей, чтобы сфотографировать военные объекты и тем причинить какой-то ущерб нашей оборонной мощи. Литератор А. Маршак, восхваляя чахлые плоды творческой и идейной путаницы молодых художников, пытался сделать, собственно говоря, то же самое, но только не в области оборонной, а в области идеологической. Заокеанским одобрением, похлопыванием по плечу, прославлением в «большой прессе свободного мира» он надеется сбить наших молодых художников с пути социалистического реализма, с пути служения народу. Иначе и он бы сам не взялся за перо, и его бы не печатали, и ему бы не платили.

Нет, отцы капиталистической идеологии не сложили оружия. Подобно осам, вьется их неутомимая паства вокруг стран социалистического лагеря, и ищет, ищет, куда бы воткнуть жало.

От советского учителя во многом зависит сделать так, чтобы не было ни малейшей щели для проникновения этого ядовитого инструмента. Советский учитель, ставший сегодня активным участником строительства коммунизма, должен не только учить ребенка думать, но и учить его тому, что именно думать: что думать о своей родине, что думать о своем народе, что думать о наших великих целях, о законах классовой борьбы, об империализме. Учить человека только думать, а не учить его, что именно думать, равносильно тому, если бы бойца обучали гимнастике и физкультурным упражнениям с оружием, но не научили бы его, как с помощью этого оружия вести бой.

Обучая ребят, формируя их сознание, хороший учитель обычно опирается на художественную литературу, на искусство. Уж если говорить об оружии, то литература и искусство – одно из главных оружий учителя. Но всегда ли и все ли в школах умеют владеть этим оружием как бы следовало? Изъяны начинаются с того, что художественное произведение рассматривается в школьных программах как предмет, который надо непременно «разбирать», – не наслаждаться произведением, не впитывать в себя его мысли, не обогащать ими свой собственный мир, а именно «разбирать» – и только. Разрубают его, беднягу, на куски – на «образы», на «замыслы», на «картины природы», на «портретные характеристики». В результате этого перед школьником воздвигается груда разрозненных обломков, и нет ничего цельного. Писатель годами обдумывал, как из кусков создать целое, в школе оно, с таким трудом достигнутое, разрушается иной раз за один-два урока. Хорошо, что подобным методом не «проходят» в школе, скажем, скульптуру. После школьного «разбора» Венера Милосская осталась бы, конечно, не только без рук, но уже и без ног, с Моны Лизы содрали бы нетускнеющие краски, положенные Леонардо, и покончили бы с ее улыбкой, более чем четыре с половиной века озадачивающей искусствоведов мира.

В последнее время в печати слышатся голоса о том, что сочинения по литературе, которые дети пишут в школах, это не сочинения, не плод собственных раздумий и наблюдений молодого человека, а какие-то никому не нужные компиляции, создаваемые по строго установленному шаблону, с обязательным «введением», с обязательными «первой» и «второй» частями и с не менее обязательным «заключением». Действительно, ничего, кроме умения «сдувать» с книжки или со шпаргалки подходящие цитаты, кроме навыка составлять канцелярскую «докладную» о прочитанных произведениях литературы, такие «сочинения» дать не могут. Но почему же они возникли, из чего? Не из самого ли метода преподавания литературы?

Я далек от утверждения, что «разборы» не нужны совсем. Для меня ясно только, что они должны обрести какую-то иную форму, отнюдь не это холодное и хладнокровное анатомирование с отсечением рук и ног. Нельзя из них выпускать живую кровь, живую душу. Только врачей учат анатомированию человеческого тела, то есть специалистов, профессионалов. А все остальные любуются красотой человека, не стремясь определять, каких размеров у него печень – не увеличена ли, часом, не мучает ли его изжога и насколько правильно срослись в детстве его черепные кости.

Всякое сравнение хромает. Это, конечно, тоже. Но хочется, чтобы как-то иначе наши учителя раскрывали перед учениками внутренний мир литературы, чтобы впечатляющая сила книги не ослабевала под скальпелем «разбора». Если ребенок ощутит красоту литературного произведения, если взволнуется его образным содержанием, воспримет его мысли, его идеи, – будет сделано большое, важное дело.

Книга – великое оружие. Одно из величайших на земле. Но хочется спросить учителей, преподающих литературу: достаточно ли в их распоряжении хороших книг о нашей жизни, о нашей действительности, вполне ли устраивают их эти книги, находят ли они в книгах того героя нашего времени, который мог бы стать идеалом для советских ребят, героя – строителя нового общества, героя-созидателя, человека больших чувств, значительных, красивых помыслов?