Советская правда

Она лежит теперь, неподвижная, пригвожденная своими преступлениями, всей своей жизнью к постели. Но сколько еще может, столько и причиняет неприятностей зятю и дочери, которую в отличие от сыновей не так уж сильно любила. Ольга и Дмитрий выносят за нею горшки. Бывает, фронтовик Дмитрий кричит на свою ни в чем не повинную жену: «Я тут с тобой и с твоей проклятой матерью своих погибших товарищей предаю!» Доходит дело до побоев, до звонков в милицию.

Такова повесть, написанная отличным, точным, выразительным языком, написанная с тех же единственно верных позиций, с каких смотрел на жизнь и автор романа «Мать», – с позиций борьбы классов. Отсюда неопровержимая жизненная и художественная логика повести, ее подлинная народность и партийность, закономерность изображенных в ней судеб.

Представляю, что бы на таком жизненном материале могли навыстраивать проповедники «общечеловечности» в литературе и искусстве: «Варвара – женщина, Варвара – мать. Даже зверь защищает своих детей. А уж человеку, Варваре Табунщиковой, – ну, как не понять ее, как не простить?» То, что она выдала разведчика, об этом бы, пожалуй, не помянули, а если бы и помянули, то нашли бы, как оправдать ее: женская слабость, дескать. Наговорили бы о «гуманизме», о человеческой «доброте». Еще бы сказали, что она за сыновей не отвечает, и т. д. и т. п. Словом, все мы люди, все мы человеки.

А мы, пока мир разделен надвое, не просто люди и человеки, мы все принадлежим к тому или иному классу, к тому или иному социальному миру, и эта принадлежность определяет все: и наши поступки, и логику нашей жизни, и наши судьбы.

Под пером писателя, смотрящего на жизнь с «общечеловеческих» позиций, Варвара легко может быть превращена в страдалицу, страстотерпицу, почти в святую, на каких-де держится вся жизнь на земле. Казалось бы, и верно: труженица, накопительница, любящая мать, не знающая ни сна, ни покоя…

А очерченная пером писателя, метод которого – социалистический реализм, Варвара встала перед нами во всей своей правде. Это, я бы сказал, не эхо войны, а эхо не таких уж и давних классовых битв в нашей стране. Класс кулаков перестал существовать – это одна из крупнейших побед Советской власти, – но частицы кулацкой души то там, то здесь еще могут портить нашу общественную атмосферу.

Повесть Анатолия Калинина учит видеть их, эти частицы, не забывать о них. Это не добренькая, не благостная повесть. Она суровая. Но в каждой строке ее – правда.

Размышляя над хорошей книгой

Прочитав название – «Саламандра», я долго не мог взяться за чтение самого романа. Название отпугивало, казалось надуманным, искусственным. За таким названием невольно чудились или тягучая бытовщина, которую иной раз пытаются «приподымать» с помощью неожиданного заголовка, или вовремя не использованные отходы воспоминаний автора о его далеком прошлом, какая-нибудь зеленоглазая «саламандрочка», которая мелькнула в пламени молодых страстей да вот уже многие десятилетия так и не дает покоя сочинителю.

Трудно найти хорошее, яркое и точное название произведению, это знает каждый из пишущих, а оно, это название, немаловажное обстоятельство в определении судьбы некоторых наших книг.

Я прочел несколько доброжелательных, или, как говорят у нас, «положительных», рецензий, прочел в одном толстом журнале и такую, в которой рецензент поступает с романом столь круто, что автору романа В. Очеретину от его «Саламандры» остаются лишь лапки да хвостик. Но за чтение романа все не принимался.

Наконец на днях раскрыл те книжки журнала «Октябрь», где был опубликован роман, и прочел его залпом, не отрываясь. С первой же страницы меня захватила живая, доподлинная жизнь людей большого, важного для всего нашего общества труда, людей не отутюженных, не отглаженных, а предстающих перед читателем во всей их жизненной угловатости и вместе с тем обаятельных, с которыми хотелось бы дружить, знаться, вместе бы с ними идти против всего, что мешает, тормозит, подкидывает палки в колеса.

Книга закрыта, но герои ее не ушли из сознания с последней прочитанной страницей. Перед тобой продолжает жить Федя Казаков, озорной, оступающийся, мальчишествующий (что не так уж и удивительно и не чересчур предосудительно для двадцатилетнего жизнерадостного здоровяка), делающий все с увлечением и все-таки в полном соответствии с правдой жизни и труда в рабочем коллективе, среди старых производственников, людей больших помыслов, в конце концов находящий верную дорогу в жизнь и после немалых метаний и свою любовь – чудесную Сонечку Шипкову.

Я вижу, как живых и металлурга Василия Ивановича, старого рабочего с нелегкой, самобытной натурой, но такого, который никогда не свернет с дороги революции. Вижу человека честнейшей и чистейшей души – старую большевичку Арину Павловну, ощущаю Кузьму Порошина, инженера, который стал партийным работником. Всех их, кто бережно, заботливо, всегда помня о своей смене, помня о великих задачах, какие стоят перед нашей Родиной впереди, воспитывают Федю Казакова – внука Глеба и Даши Чумаловых.