Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война

Товарищи, вы знаете, что у нас на Восточном фронте были некоторые неблагополучия, которые в частности выразились в потере нами Уфы.[50] Товарищи, может быть, знают, что мне лично пришлось отказаться от возможности участия на партийном съезде для того, чтобы на месте убедиться, насколько наши неудачи глубоки и какие опасности они в себе таят. Мы сейчас опять вступаем в полосу тревожных недель и может быть месяцев, и в этой тревожной атмосфере плодятся и роятся всякие тревожные слухи. Здесь в Москве говорили о том, что колчаковцы приближаются почти что к Казани, что Волга будет перерезана, что мы ее с началом навигации не сможем использовать для транспортных целей и пр., и пр. Я отнюдь не склонен преуменьшать значения наших неудач и поражений. То, что мы потеряли в свое время Пермь, а теперь Уфу, это большой для нас удар, и все-таки я могу с полной уверенностью сказать, что на Восточном фронте никаких катастроф нам ждать не приходится, потому что уже сейчас там ведется деятельная и напряженная работа по восстановлению нарушенной линии фронта. Вы знаете, товарищи, как слагались наши фронты: это происходило, разумеется, не по нашим чертежам, не по нашей воле; они слагались по мере того, как на разных границах Советской Республики обнаруживались вооруженные враги. Так постепенно в течение последних 7–8 месяцев мы получали фронты со всех сторон. У нас фронт на севере, на юге, на востоке и на западе, только с небольшими перерывами и отдушинами. Вообще же, – как мне довелось недавно сказать на международном коммунистическом конгрессе, – если вы из Москвы проведете линию в любом направлении по любому радиусу и продолжите ее достаточно далеко, вы непременно найдете красноармейца со штыком в руках, который охраняет границы Советской Республики и охраняет почти в непрерывных боях. С самого начала самым опасным фронтом для нас мы считали с полным основанием Восточный. Это было после восстания чехо-словацких корпусов. Мы там сосредоточили все силы, какие у нас тогда были, двинули туда лучших наших работников из Петрограда и Москвы и благодаря напряженной общей работе установили твердо наши фронты, которые двинулись, наконец, не назад, а вперед, очистили Волгу и приблизились к Уралу. Но, товарищи, мы не могли развивать эти наши успехи на Восточном фронте. Мы сейчас же оказались вынужденными сосредоточить наше внимание на Южном фронте, и вы помните почему. Южный фронт шел тогда такими полосами, через которые нам грозило наступление англо-французских империалистов, и для нас было ясно, что если Краснов возьмет Царицын, Тамбов, Воронеж, то этим самым он покажет англо-французским империалистам, что дело наступления на Москву очень простое и легкое дело. Он толкнет их на этот путь, т.-е. даст перевес наиболее агрессивным, наступательным элементам англо-французских империалистов против колеблющихся и сомневающихся. Поэтому осенью прошлого года, после первых крупных наших успехов на Восточном фронте, после очищения Волги, нашей основной задачей явилось добиться во что бы то ни стало успехов на Южном фронте. Мы вынуждены были двинуть не только части из тех резервов, которые имелись в тылу; мы оказались вынужденными снять кое-какие надежные, твердые, обстрелянные крупные единицы с нашего Восточного фронта и перебросить на Южный фронт. Точно так же мы вынуждены были поступить по отношению к ряду выдающихся революционных советских работников-коммунистов, которые сыграли решающую роль на Восточном фронте. Все это имело огромное значение. Я тут же скажу – впрочем, мне приходилось об этом в той или другой связи говорить уже не раз, – что иногда для обеспечения успеха на целую дивизию, на целую армию достаточно бывает одного-двух-трех твердых закаленных людей, которые не оглядываются ни направо, ни налево, ни назад, которые по поводу страшных тягот, с которыми связана наша борьба на фронтах, не занимаются пустыми словами, а твердо знают, что нужно либо победить, либо погибнуть. Достаточно одного такого человека для армии, и у этой армии будет прекрасный дух, и она пойдет вперед. Иной раз снять одного такого человека, не оставить в дивизии подлинного революционного вождя такого типа, который я только что охарактеризовал, – это значит посеять неуверенность на верхах, а как только руководящие элементы дивизии, полка или армии чуть-чуть опустят руки, это сейчас же чувствует вся масса красноармейцев. У нас превосходные солдаты. Есть, конечно, кулацкие или малосознательные элементы, но в большинстве своем они – превосходный элемент, с ними можно сделать очень много при наличии твердого руководства, при наличии руководителей, которые твердо знают, куда они ведут, которые не сомневаются, не колеблются, не болтают попусту языком. Когда армия уверена, что у нее твердое руководство, что ее силы и кровь тратятся не зря, тогда она буквально вытягивается вся по одному камертону, по одной струне и одерживает крупнейшие успехи.