Советские каторжанки

За пару дней до последнего этапа ходили в лес за вениками для совхоза. Сознавая, что в последний раз брожу по северным местам, я с жадностью оглядывалась вокруг, вдыхала насыщенный хвойным и березовым ароматом воздух, — прощалась с Севером, где прожила десять лет. Тоненькие березки роняли первые желтые листья на зеленый мох, в котором тонула нога и по которому был рассыпан черно-красный бисер лесных ягод. Север вошел в душу и очень долго будет напоминать о себе, пусть там и не было свободы.

На прощанье нас намочило холодным, уже осенним дождем. И только в дороге, продвигаясь на юг, все ближе и ближе к дому, туда, где ждут родные и близкие, я ощутила, что без сожаления покидаю эти суровые края.

Первые дни в вагоне было холодно, погода испортилась, по железной крыше гремел дождь. Но женщины не отходили от люков товарного вагона. После Инты появились сосны, лес стал гуще, выше, разнообразнее. Потом пошли Кожва, Ухта, Печора, и здесь лес был высоким, красивым, сухим. Все чаще попадались крупные поселки и станции. Заключенные из многочисленных лагерей махали нам вслед. По мере продвижения этап увеличивался, прицепляли все новые вагоны, заполненные людьми. А вдоль пути, на фоне чернолесья, пламенели осенними красками деревья и кусты.

Долго стояли в Княж-Погосте — старинном русском городе. Это уже Россия. Как давно я не была в России — целых тринадцать лет! Три года в Германии и десять лет на Крайнем Севере...

В Княж-Погосте приняли на этап еще сотни полторы мужчин. Все любовались окрестностями города — сопки, покрытые хвойным лесом, были очень красивы. В Сольвычегодске тоже прицепили вагон с мужчинами. На юг шел целый состав с живым грузом, охраняемый солдатами.

После Котласа движение стало одноколейным. Под полом мерно и четко постукивали на стыках колеса. И вдруг из окна мы увидели: далеко впереди движется навстречу состав. Машинист сначала давал тревожные гудки, потом резко остановил поезд. Сидящие у окна информировали:

— Слез с паровоза. Отцепил. Залез в паровоз. Поехал вперед. Паровоз ехал, часто гудя, и все замерли в тревожном ожидании. Людей, которые перенесли ужасы войны и плена, холод и каторжный труд в лагере, которых родная страна сделала отверженными на долгие годы, этот безвестный машинист зачем-то спасал, рискуя жизнью. И женщины плакали навзрыд, уткнувшись головами в свои узлы.

— Остановился! — закричали сверху. — Стоит состав, и наш паровоз тоже. Едет обратно! И тот поезд уходит тоже...

— О-о-ох! — пролетел по вагону общий выдох.

Это произошло но участке между Котласом и Вологдой шестого или седьмого сентября 1955 года. Имя машиниста мы так и не узнали.

Подъезжая к Вологде, увидели множество церковных куполов, и женщины стали истово креститься и молиться, благодаря Бога за все сущее. В Вологде вагон стоял напротив вокзала. И вокзальный шум голосов и объявления диктора врывались в вагоны, как поток новой жизни, долгие годы неведомой для нас. Я радовалась: никогда не вернусь на тот страшный Север, где так много пришлось пережить...

На другой день состав уже подъезжал к Москве. Простояли до позднего вечера на одной из станций окружной дороги. Возле вагона собрались дети, и маленькие девочки просили солдата выпустить из вагона дяденек и тетенек.

Ночью я смотрела на море московских огней. А утром увидела наконец трамваи, многоэтажные дома, красивые автобусы. Проходящие мимо люди смотрели с сочувствием. И я особенно остро ощутила, из какой большой и яркой жизни мы были выброшены.

Никто не знал, куда нас везут. Солдаты ничего не говорили, не отвечали на вопросы, и только по названиям станций мы пытались угадать свой маршрут, но это не удавалось. После Рязани за окном было много садов, много яблок, но покупать не разрешали. Повсюду виднелась пустая земля. Дома имели жалкий вид: почерневшие деревянные срубы и кирпичные здания — все под соломенной крышей. Встречались люди в лаптях.

Из дневника:

«10.09.1955г.

Доехали позавчера до Потьмы, оттуда по ветке протащили нас до нашего поселка. Мордовия вся в садах и лесах, наверное, леса полны грибов и орехов.

Режим здесь строгий, такой, как у нас был два года тому назад. Отношение исключительно вежливое, оплата труда исключительно низкая. Местность вокруг—дремучие леса. В лагере все похоже на курорт: полно цветов и ухоженных деревьев.

Встретили меня девушки из Норильска, приходят одна за другой и рассказывают о происшедшем. Не могу решить, что лучше: идти на фабрику за небольшую плату или ходить за зону почти бесплатно, но с возможностью выбраться в лес. Кажется, выберу второе. Очень хочется видеть Марусю, но ее лагерь под другим номером».

Две недели длился карантин. Сначала держали в бараках, а потом начали выводить за зону на сельхозработы: копать картошку и морковь. Бригада собралась огромная, человек пятьдесят. Меня выбрали бригадиром по инициативе тех, с кем ехала из Сейды. В бригаде были самые разные люди — «цветные», «полуцветные» и политические. Мне как-то удавалось уговаривать их работать, и нарядчик был доволен.