Советские силовики

«Рецензию прошу разрешить напечатать без подписи в газетах “Правда”, “Известия”, “Комсомольская правда”, “Красная звезда” и во фронтовых газетах».

Публикация пьесы имела для вождя большое значение. Разговаривая с военачальниками, Сталин интересовался их мнением относительно «Фронта».

Генерал-полковник Иван Степанович Конев, не зная, что Сталина можно по праву назвать соавтором Корнейчука, искренне ответил:

— Очень плохое. Когда командующего фронтом шельмуют, высмеивают в «Правде», это имеет не частное значение. Речь идет о ком-то одном, а это бросает тень на всех.

Сталин сделал ему выговор:

— Ничего вы не понимаете. Это политическая необходимость. В этой пьесе идет борьба с отжившим, устарелым, теми, кто тянет нас назад. Это хорошая пьеса. В ней правильно поставлен вопрос.

Конев продолжал настаивать, что в пьесе много неправды:

— Я не защищаю Горлова, я скорее из людей, которых подразумевают под Огневым, но в пьесе мне все это не нравится.

Тут уже Сталин врезал генералу:

— Вы Огнев? Вы не Огнев. Вы уже тоже зазнались. Вы зарвались, зазнались. Вы, военные, вы все понимаете, вы все знаете, а мы, гражданские, не понимаем. Мы лучше вас понимаем, что надо и что не надо.

Сталин повернулся к Жукову:

— А вы какого мнения о пьесе Корнейчука?

Жуков ответил, что еще не читал.

Сталин распорядился, чтобы члены военных советов фронтов опросили всех высших генералов. Командующий артиллерией Западного фронта генерал-майор Иван Павлович Камера сгоряча сказал члену Военного совета фронта Николаю Булганину:

— Я не знаю, что бы сделал с этим писателем. Я бы с ним разделался за такую пьесу.

Его слова включили в донесение, и только заступничество Конева спасло генерала артиллерии от больших неприятностей.

Не только Тимошенко с Коневым, но и многие другие генералы обиделись на то, что их изобразили отсталыми и неумелыми. Они считали, что драматург порочит высшее командование и подрывает боевой дух армии.

Они не понимали, что на карту поставлено нечто большее, чем репутация военачальников, — авторитет самого Сталина. Ему требовалось алиби, полное оправдание, и он нашел его — обвинил во всем старых и неумелых генералов, поэтому поддержал драматурга Корнейчука, поэтому расстрелял генерала Павлова и многих других.

Но остался без ответа главный вопрос — кто же назначил на высшие посты маршалов и генералов, которые не умеют воевать и которых пришлось срочно менять? Кто же им доверил армию? Кто как не Сталин?

Двадцать с лишним лет спустя Александр Трифонович Твардовский работал над поэмой «По праву памяти». И у него родились такие строки о Сталине:

Ох, он умел без оговорок,
Когда не в шутку припечет,
Своих просчетов грозный ворох
Вдруг отнести на чей-то счет.
На чье-то недопостиженье
Того (в чем дела весь секрет),
На чье-то головокруженье
От им предсказанных побед[1].

Сталинский расчет оказался правильным. В стране приняли пьесу, читатели и зрители согласились со сталинско-корнейчуковской трактовкой причин неудач и поражений.

Развитие науки и техники открыло перед вождем дополнительные возможности для присмотра за военачальниками, вообще за силовиками. Всех высших руководителей подслушивали. Один неосторожный разговор мог стоить карьеры и даже жизни. Знали об этом немногие. Скажем, Берия знал. Лаврентий Павлович, разговаривая по телефону, отделывался односложными фразами, боялся лишнее слово произнести.

Впоследствии на одном из пленумов ЦК Маленков, выставляя себя жертвой, говорил, что госбезопасность его подслушивала. Хрущев возразил, что это его подслушивали. Они прекрасно знали, что подслушивали обоих.

Маршала Ворошилова подслушивали с 1942 года, когда Сталин разозлился на него за провалы на фронте и перевел на незначительную для бывшего наркома обороны должность главнокомандующего партизанским движением.

После ареста Берии в июне 1953 года в материалах 2-го спецотдела Министерства внутренних дел обнаружились документы, касающиеся установки оперативной техники на квартирах маршалов Буденного, Ворошилова, Жукова, Тимошенко…

План установки аппаратуры прослушивания в квартире Буденного в доме для начальства на улице Грановского, 3, одобрил осенью 1942 года заместитель наркома внутренних дел Богдан Кобулов. В июне 1943-го в маршальской квартире установили дополнительную технику — на сей раз по указанию начальника Главного управления военной контрразведки «Смерш» комиссара госбезопасности 2-го ранга Виктора Абакумова. Такое распоряжение мог дать только Сталин.

Вождь хотел знать, о чем в домашнем кругу говорит главный конник. Наверное, Буденный — как и другие военачальники — об этом догадывался, но это его совершенно не беспокоило. По-настоящему его интересовали только лошади. Вот их он любил искренне и бескорыстно всю свою жизнь.