Советский ас Александр Клубов

Например, в книге о Хартмане, публикацию которой он сам одобрил, утверждается, что, «когда осенью 1943-го Эрих достиг 150 побед, его слава начала стремительно расти по обе стороны фронта. Для русских он стал известен как «Карая-1», по своему позывному. Позднее для русских он приобрел мрачную известность как «Черный дьявол юга».

Можно сказать только одно — это полнейшая выдумка. К сожалению, наши летчики по именам немецких асов не знали. Но американские авторы и дальше фантазируют: «Русские назначили цену в 10 000 рублей за голову «Черного дьявола». Русский пилот, который сумел бы сбить его, заслужил бы известность, славу и богатство». Подобные пассажи сильно понижают степень доверия к литературе об асах Третьего рейха. Наш исследователь Г. Литвин, кстати говоря, пишет, что Хартман уже на Курской дуге летал под псевдонимом Рабутски, так как немцы постоянно меняли позывные своих асов.

Коллегу Хартмана майора И. Визе русские якобы называли «кубанским львом» за успехи в тяжелейших боях над Кубанью. Никогда никого мы так не называли.

Схожая с Хартманом «мания величия» наблюдается и у Руделя. Без зазрения совести он утверждает, что «вероятно, за мою голову в России назначена хорошая награда». Рудель, надо отдать ему должное, пошел на посадку на советской территории, чтобы спасти экипаж подбитого Ю-87. Однако взлететь не смог — колеса шасси увязли в грязи. Руделю удалось избежать плена. Как пишет немецкий ас: «В этот день Москва объявила по радио, что майор Рудель попал в плен. Очевидно, русские не верили, что я все-таки сумею добраться до своих». Абсолютно точно можно сказать, что никогда имя известного в Германии аса не звучало по советскому радио. Поверить в это может только западный читатель.

Столь же вольны были асы-«эксперты», а также их командиры и командующий Геринг и в объявлении цифр сбитых самолетов противника.

Любопытный пример из истории англо-германской воздушной войны приводится в мемуарах видного немецкого чиновника Г. Гизевиуса «До горького конца. Записки заговорщика» (Смоленск, 2002): «Командование люфтваффе с ошеломляющим упорством одерживало свои победы — по крайней мере на бумаге! Каждое утро в абвере снова возникал спор, когда представитель министерства авиации сообщал о ее все новых успехах, а Канарис трезво противопоставлял этим донесениям собственные данные. Производительность английских авиационных заводов была вполне известна, и столь же корректно командование вермахта придерживалось донесений наших летчиков о числе сбитых ими самолетов. Каждый день сообщалось, сколько еще осталось самолетов у противника: 200, 150, 100, 80 и, наконец, 20! Когда же дело дошло до отрицательной величины, минус 100, жестокая игра в цифры была прекращена — однако не Герингом, а Канарисом. Блицпобедные донесения окончательно перестали сверкать, подобно молниям».

Сходный пример приводит исследователь О.В. Левченко: «13 апреля 1943 года немецкие истребители из 6-й эскадрильи 5-й эскадры совершили один из многих «результативных» боевых вылетов в Заполярье. В этот день, по немецким данным, в воздушном бою северо-западнее Мурманска ими были сбиты 16 советских самолетов. Причем двое, Эхлер и Вайссенбергер (к концу войны вошедшие в число летчиков люфтваффе, одержавших более 200 воздушных побед), заявили о шести сбитых советских истребителях каждый. Ю.В. Рыбину, занимающемуся историей воздушной войны в Заполярье, удалось установить, что в тот день советские ВВС в указанном районе потеряли от действия немецких истребителей всего пять самолетов».

Подобная «удаль» была свойственна не только асам люфтваффе. Американский ученый С. Моррисон, изучавший трофейные немецкие вахтенные журналы, пришел к выводу, что не случайно показаниям гитлеровских моряков не доверяло собственное командование, проверяя все их боевые отчеты по сведениям нейтральной прессы и английского радиовещания.

Виртуозно подсчитывались в штабах люфтваффе собственные потери. Так, не считались уничтоженными самолеты, пропавшие без вести или разбитые и не подлежащие восстановлению, но приземлившиеся на своей территории. Уровень потерь всегда должен был оставаться минимальным, для этого цифры своих сбитых самолетов «разбрасывались» по другим дням и месяцам.

Своей рукой поджег майор Эрих Хартман погребальный костер из последних двадцати пяти «Мессерш-миттов» 52-й эскадры. Хартмана ждали более десяти лет лагерей и тюрем в Советском Союзе, от Кирова до Новочеркасска. Впрочем, как говорил немецкий ас, вернувшись в Германию: «Часто от меня ждут ненависти к русскому народу, словно мне не разрешены никакие другие чувства. Но десять лет в русских тюрьмах научили меня видеть разницу между русским народом и тайной полицией».