Советский Фауст

Но дело-то в том, что совести не было и нет у любой службы сыска. Не положено, ведь это не Собес[55]. Хотя у наших Мефистофелей отсутствие совести было особым, принципиальным, классовым, передовым, научно обоснованным, т. е. не отягощенным никакими буржуазными предрассудками.

Лаврентий Берия, тогдашний руководитель советского сыска, по совместительству любовно пестовал в те годы и секретную оборонную науку. И, как мы видим, все происходило в нашей стране по рецептам гетевского «Фауста»:

Цивилизация велит идти вперед;
Теперь прогресс с собой и черта двинул.

Поэтому он, Берия, вероятно, души не чаял в этом отчаянно талантливом советском Фаусте с детскими глазами и — была тогда в НКВД такая добрая традиция — представил изобретателя «Бурана» к Сталинской премии.

Из воспоминаний советского академика Ландау (кстати, тоже успел отсидеть в тюрьме): «Когда в 1947 году НКВД внесло Термена в списки на представление к лауреатству, посчитав, что он достоин быть награжденным Сталинской премией 2-й степени, Сталин, самолично утверждавший эти списки, против фамилии „Термен“ перечеркнул цифру 2 и написал 1 (Сталинская премия — сто тысяч рублей в старом масштабе цен)»[56].

«Ни более и ни менее»! Но, главное, это означало еще — свобода, легальное жилье и прописка в любом месте[57]. Благо и срок приговора кончался.

Сталинская премия, квартира в престижном доме КГБ. Термен доволен, Берия доволен, Сталин доволен. Только любопытная деталь: бедный Джугашвили не знал, что его друг Лаврентий использовал впоследствии терменовскую технику для подслушивания самого Сталина. Чем больше узнаешь про те времена, про их вершителей, тем больше удивляешься еще раз: ну и гадюшник же был, прости господи, сплошное царство лемуров[58]!..

Ну а что ж с нашим Фаустом? Приобретший свободу, помыкавшийся на воле, где ни радиолампы нужной не найти, ни четкого задания полезного не получить, он стал тяготиться свободой в пользу «осознанной необходимости» и, наконец... вновь оказался перед дверью мефистофелева ведомства: «Пустите, пожалуйста, обратно!» Ах, Лев Сергеевич, ну что же Вы так? Или, может быть, там, за забором Вы чувствовали себя в большей безопасности, чем на свободе?..

— А где Вы пребывали, если не секрет, после освобождения, после того, как вернулись к ним, уже вольнонаемным? Как назывались организации, где Вы работали до окончательного «выхода в свет»?

— Названий не помню. У меня есть где-то несколько почетных грамот, там написано. Какие-то «почтовые ящики»...

«Империя зла», полюбишь и козла, или ода ВПК

Помнится, в вечерних кулуарах на какой-то из первых всесоюзных конференций «Свет и музыка», на которой присутствовал и Термен, — это было лет 15–20 назад, я выступил с потешным импровизированным докладом: «Роль военно-промышленного комплекса (ВПК) в развитии авангардных форм искусства в СССР». Доклад начинался так: «Влияние НТР сказывается не только на БТР, но и на тех формах искусства, которые используют новейшие технологии...» Слушатели тихонько посмеивались в кулачок. Но призадумались, — ведь на самом деле, почти все, кто занимался тогда кинетическим искусством, электронной музыкой, видео-артом, светомузыкой, лазериумами, компьютерной графикой, световой архитектурой, голографией, хоть каким-то боком, но были связаны с «почтовыми ящиками», пусть и не такими суровыми, как у Льва Сергеевича Термена.

Молодежи, наверно, уже неизвестно, поэтому хочу напомнить, что на командно-административном жаргоне, на советском новоязе за словом «почтовый ящик» скрывались закрытые предприятия ВПК. На самом заводе — нет никакой вывески, а в деловой переписке указывается: п/я № такой-то. Как в армии: в/ч (воинская часть) № 12345. Это чтоб никто не догадался, чтобы шпионов запутать.