Советский Пушкин

В прозаическом «Разговоре» Пушкин, преодолевая родовые предрассудки, проводит точку зрения всесословности литературы, независимости литературного достоинства от сословного признака: «…никогда я не видал в «Литературной газете» ни дворянской спеси, ни гонения на прочие сословия. Дворяне ли: барон Дельвиг, князь Вяземский, Пушкин, Баратынский и пр.? Мне до того и дела нет. Они об этом не толкуют. Заступясь за грамотное купечество, в лице г-на Полевого, они сделали хорошо; заступясь ныне за просвещенное дворянство, они сделали еще лучше». Признак просвещения как главного достоинства, заслуживающего защиты и похвалы, выражен здесь очень ясно. Со всей страстью защищая дворянский принцип гордости предками, Пушкин делает весьма знаменательные оговорки: «Конечно, есть достоинство выше знатности рода, именно: достоинство личное… имена Минина и Ломоносова вдвоем перевесят, может быть, все наши старинные родословные, но неужто потомству их смешно было бы гордиться сими именами. («Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений».) Гордость именами Минина и Ломоносова, даже у их потомков, есть уже явление иного рода, чем гордость шестисотлетним дворянством: это гордость заслугами близкого человека, а не древностью рода. Пушкин, личное начало ценивший выше, чем все блага феодально-чиновной иерархии, не мог не оговорить, что заслуги личности выше древности рода, а благородство личности Пушкин никогда не связывал с «благородством» крови. В «Дубровском» Маша, воспитанная в аристократических предрассудках, считавшая учителя чем-то вроде слуги или мастерового, а всех вместе не вполне людьми, убеждается, «что храбрость и гордое самолюбие не исключительно принадлежат одному сословию». Все это с неопровержимой силой показывает, что сведение содержания конфликта Пушкина с действительностью к конфликту ущемленного аристократа с торжествующими parvenus – выскочками: – плоско и ничего не объясняет. Нет, содержание губительных противоречий, перекрестившихся в Пушкине, – это противоречие гуманности, человечности, естественности, равенства с деспотическим, чиновничье – иерархическим и крепостническим строем, игнорировавшим достоинство1 человека, не связанное с знатностью и богатством. Только всеобщее, исторически чрезвычайно важное содержание пушкинского конфликта с действительностью объясняет трагический характер его и его роковой исход. Противоречие, в какое попал Пушкин, нельзя было решить только для себя, только в пределах своего круга. Сколько раз Пушкин пытался замкнуться в узкий круг своих друзей, в свой дом, чтобы отсидеться там среди сочувствующих и понимающих, близких себе людей от угнетавшей его грозной действительности. Попытки Пушкина ни к чему не приводили. И не только потому, что Николай I не отпускал его из Петербурга, от двора, не давал ему отставки.

Законам истории, законам общественной жизни нельзя сказать: ваша власть простирается только досюда, а дальше идет моя независимая от вас область. Круг самых дорогих друзей Пушкина был разбит после-декабрьским правительственным террором. Иные из близких ему людей в качестве преуспевших сановников сами оказались активными душителями просвещения и врагами гуманности. Другие друзья, с которыми Пушкин был связан после 14 декабря 1825 года, из благожелательности к поэту, из дружбы к нему, оберегая его, глушили его свободолюбие, оригинальные и сильные черты его гения. Они сами – из субъективно лучших побуждений – были звеньями той цепи, которая держала Пушкина на привязи к двору и свету. О Карамзине сам поэт говорил, что он под конец был ему чужд. (Переписка, том II, стр. 220.) Жуковский приглаживал произведения поэта, вытравляя из них все, что не могло понравиться Николаю. В стихотворении «Памятник», напечатанном в редакции Жуковского, была выкинута строка: «что в мой жестокий век прославил я свободу». В «Медном всаднике» он заменил слова «пред горделивым истуканом» (относящиеся к статуе Петра Великого) квасным патриотическим выражением «пред дивным русским великаном». Он выкинул из поэмы Пушкина все строки, в которых выражен был бунт Евгения против Петра, чем лишил поэму ее идейного смысла, неприемлемого для Николая и господствующего общества.

Наконец, власть света, придворно-дворянского общества и его законов оплетала Пушкина через посредство его семейной жизни. Через кругозор и интересы Натальи Николаевны Гончаровой-Пушкиной она входила внутрь его дома. Уйти от враждебной действительности некуда было. Если бы даже Пушкину удалось уехать в деревню, в другой город, – все равно оковы звенели бы на ногах поэта. Оставалось только попытаться разорвать цепь. Пушкин и сделал это в своеобразной форме, вызвав на смертный поединок Дантеса. Но цепь была сильнее усилий Пушкина, разорвать ее для него было невозможно, – в стремлении к освобождению он мог только погибнуть.

Идеологическое содержание конфликта поэзии и жизни Пушкина с действительностью мы установили. Теперь мы можем приступить к изучению классового смысла этого конфликта.

Социальный смысл конфликта Пушкина с действительностью