Советский Пушкин

Одна из важнейших сторон советской системы — постоянное стремление к просвещению. И не к элитарному, а к массовому, которое, говоря по чести, только и имеет смысл. Дело не только в ликбезах. Такого не было ни до 1917 года, такого нет после 1991-го. Именно поэтому Пушкина в Советской России никогда не воспринимали как классового врага. Идея применить к нему всю линейку суровых санкций «вульгарного социологизма» всегда оставалась на обочине советской цивилизации, а с середины 1920-х стала просто неприличной.

Словом, в СССР никто и никогда Пушкин не запрещал. Напротив, широко публиковались его вещицы (в том числе варианты), которые трудненько было напечатать до 1917 года. И все-таки до поры, до времени для многих «неистовых ревнителей» революционного искусств Пушкин казался сомнительным: все-таки аристократ, царский камер-юнкер… Но к 1937 году после революционных бурь настало время «освоения классического наследия». Нужно было взять из прошлого всё лучшее и обогатить им советскую жизнь. А все лучшее — это и есть Пушкин. Конечно, в советской традиции подчеркивались оппозиционные и даже революционные настроения Пушкина (вполне достоверные) и редко вспоминалось его «охранительство». Впрочем, серьезные ученые вполне объективно исследовали все противоречивые грани судьбы и идеологии поэта. И — отметим — насколько советский взгляд на Пушкин точнее «великодержвного», при котором Пушкин превращается в эдакого жандарма русской литературы, несгибаемого монархиста. А Пушкин — вольнолюбивый, ироничный — даже к некоторым милостям императора Николая I относился не без иронии. И видел, что в императоре «много от прапорщика и немного от Петра Великого». Сегодня от этих слов Пушкина пытаются спрятаться, а их спрятать от нас. Не вписываются они в миф о «певце самодержавия». Пушкин куда сложнее, тоньше. И в придворном мире он оставался неуправляемым — по меркам того времени. Причем, его в последние годы жизни не устраивала и молодая аристократическая поросль, шуточки и интриги которой и довели его до дуэльного тупика.

Некоторые стихи Пушкина на удивление точно вписывались в советскую жизнь, даже приобретали дополнительный смысл. Например, не раз на плакатах появлялась пушкинская строка, посвященная лицейской дружбе: «Друзья мои, прекрасен наш союз!» Но ведь это — и про Советский Союз! Так и хочется и у Пушкина написать это слово с большой буквы.

Конечно, на первый план вышла вольнолюбивая, революционная лирика Пушкина. А это — мощные стихи!

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

Как это по-советски сказано… Раз — и навсегда. В советские времен эти строки знали назубок даже двоечники. В пушкинском наследии можно найти немало предвидений будущей советской власти, с ее стремлением к справедливости и дружбе народов. И слово «товарищ» здесь совсем не случайно!

В зрелом СССР — с конца 1920-х годов — процветала пушкинистика. В этой области гуманитарной науки могли проявить себя настоящий интеллигенты — независимо от происхождения. Там допускалась дискуссия — иногда даже публичная. До 1960-х — несколько политизировнная, но научно отточенная. И, говоря по чести, замечательная. Прежде всего — своей связью с читателями, для которых Пушкин был настоящим божеством, в котором — и мечта о свободе, и грезы о «любви, надежде, тихой славе», и путеводная нить между прошлым и будущим.

Пушкин органично вошел в советскую цивилизацию — как памятник поэту, созданный Михаилом Аникушиным во дворе ленинградского Михайловского дворца. Пожалуй, лучший из памятников поэту. Он стал всенародной святыней — именно в советские времена. Любовь к поэту — конечно, у нее были разные оттенки — объединяла академиков и рабочих, людей старого воспитания и советских школьников, пионеров и комсомольцев. Он стал советским человеком, он присутствовал вместе с нами в каждом доме, в каждом школьном классе.

Закономерно, что открывает этот сборник Анатолий Васильевич Луначарский — архитектор советской культуры, зодчий системы просвещения, равной которой нет и теперь уж точно не предвидится. Больше всего политики — в труде Валерия Кирпотина, который вышел в том самом 1937-м. А завершает наш сборник мудрый классик Дмитрий Благой — тоже истинно советский человек и, в известной степени, филолог номер один.

Советский Пушкин? Будем знакомы! Это гениальный поэт и интересный феномен.

Арсений Замостьянов,

заместитель главного редактора

журнала «Историк»

Анатолий Луначарский

Александр Сергеевич Пушкин

Классик номер один