Советский Пушкин

И тем не менее Пушкин всю жизнь проявлял неотступный интерес к народным революционным движениям! Эта тема его постоянно привлекала; как завороженный, он к ней возвращался вновь и вновь. Смутное время, Стенька Разин, Пугачев, крестьянская программа декабристов, восстания крепостных в Западной Европе, французская революция, бунты против помещиков, против аракчеевских военных поселений, холерные бунты — являются почти непрерывным предметом его изучений, размышлений, творческих замыслов. Его интерес к книге Радищева и к его судьбе — это интерес к идеологии народной крестьянской революции, создаваемой образованным человеком из дворянства. Его любопытство с какой-то своеобразной остротой приковано к судьбе нескольких дворян и офицеров, перешедших на сторону Пугачева. Сюжет «Капитанской дочки» в значительной степени построен на взаимоотношениях Швабрина, в самом деле перешедшего к Пугачеву, и Гринева, заподозренного в таком переходе. Нас не должно смущать, что Швабрин— отрицательный’ тип, а Гринев, и попав в лагерь Пугачева, сохраняет верность Екатерине. Важно направление внимания Пушкина. Его занимает, как выглядит внутренняя жизнь самих восставших, их взаимоотношения, их распорядки, их психология. Пушкин понимает, что от этих исторических фактов нельзя отмахнуться, как от неприятных происшествий, что к ним нельзя отнестись по официальному: усмирил — и точка. Усмирение еще не обозначает их исторической ликвидации, усмиренные подымутся вновь и вновь, простым насилием нельзя превратить народные низы в послушных и неропщущих рабов.

Пушкин, путешествовавший по местам, охваченным восстанием Пугачева, нашел и по истечении многих десятилетий неугасшее сочувствие разбитому движению.

«Уральские казаки (особливо старые люди), — отмечал он в „Заметках к истории Пугачевского бунта“, — доныне привязаны к памяти Пугачева. Грех сказать, говорила мне 80-тилетняя казачка, на него; Мы не жалуемся; он нам зла не сделал. — Расскажи мне, говорил я Д. Пьянову, как Пугачев был у тебя посаженным отцом? — Он для тебя Пугачев, отвечал мне сердито старик, а для меня он был великий государь Петр Федорович. Когда упомянул я о его скотской жестокости, старики оправдывали его, говоря: не его воля была; наши пьяницы его мутили».

Пушкин чувствовал, что во взаимоотношениях помещиков и крестьян вопросы исторических и личных судеб сплетаются в роковой узел, который необходимо развязать или разрубить, ибо иначе все становится неверным, неясным, неопределенным, иначе нет будущего, которое можно было бы спокойно подготовлять для грядущих поколений; для своих детей. Да, у Пушкина была своя программа мирного разрешения волновавшего его социального конфликта, но она не успокаивала, не завершала тревожных размышлений, потому что Пушкин был слишком умен, чтобы не понимать, что жизнь-то упрямо складывается но каким-то своим жестоким и беспощадным законам, а не по его отвлеченным гуманным построениям.

Пушкин хорошо видел, какой горючий материал представляет собой крепостное население России, как оно легко воспламеняется, как часто достаточно только повода, чтобы скрытый огонь, бушуя и испепеляя, вырвался наружу. У Дубровского отнимают имение — мужики его готовы подняться не на жизнь, а на смерть: «Отец ты наш, — кричали они, целуя ему руки, — не хотим другого барина, кроме тебя, прикажи, государь, с судом мы управимся. Умрем, а не выдадим…» Пушкин рисует не патриархальную преданность мужиков своему исконному барину Дубровскому. Вовсе нет. Политически невежественные и неорганизованные крестьяне начала XIX века не могли еще подняться до осознанного выступления против строя. Они подымались стихийно, против конкретных обстоятельств, от которых им; приходилось туго. Пушкин; это понимает; мотивы нежелания крепостных Дубровского перейти под власть Троекурова он изображает совершенно трезво и нелицеприятно: