Сервилизм высшего уровня власти явственно отражает процесс потери влияния членов Политбюро и возрастание авторитаризма главы государства. Многие решения стали приниматься только на основании подписи Сталина, подтверждающей личное одобрение, а не путем голосования, как раньше. Время критики и оговорок, в прежние времена считавшихся обычными в кругу высокопоставленных вождей, подошло к концу. Просьбы об отставке, отказ подписать некоторые отчеты, ультиматумы в целях защиты интересов каких-либо органов исчезли без следа. Часто документы, содержащие важные решения, оставались в единственном экземпляре. На многих резолюциях стоит только печать Молотова. Другие решения принимались немногими членами Политбюро, посещавшими Сталина на отдыхе в Сочи.
Иногда для резолюции достаточно было телеграммы от Сталина. Знаменитое письмо о назначении Николая Ежова на пост главы НКВД и снятии Генриха Ягоды, который уже четыре года готовил грандиозные репрессии, было подписано Сталиным и Ждановым. Каганович получил копию 25 сентября 1936 г. «Бедный» Ягода, так и не понявший, что же он «опоздал» сделать в 1932 г., был казнен в 1938-м.
Власть Сталина стала могущественной и непререкаемой - с ним не отваживались спорить, «глотали» любую блажь. Обвинение против Ягоды - показательный пример: в 1932 г. Ягода не смог бы развернуть широкомасштабные репрессии без соответствующего указания Сталина.
Работа Политбюро была примером техники фрагментации, применяемой даже в этом немногочисленном органе власти. Согласно прихоти Сталина, оно функционировало не в полном составе - на заседания созывались трое, пятеро, семеро человек. Из посторонних приглашали лишь тех, у кого были особые дела к главе государства. Часто заседания происходили на даче верховного вождя во время обеда, в кругу «друзей». По словам Микояна, до 1941 г. в Политбюро существовал квинтет (Сталин, Молотов, Маленков, Берия и сам Микоян), руководивший внешней политикой и всеми текущими делами [33]. После войны в эту группу вошел Андрей Жданов, а позднее - Николай Вознесенский. Клим Ворошилов, ставший «избранным» в начале войны, был выведен из их числа в 1944 году.
В означенном составе существовало так называемое узкое Политбюро. В него не входили Лазарь Каганович, Михаил Калинин и Никита Хрущев, занимавшие ответственнейшие посты вне Политбюро. «Привычка» собираться маленькой группкой надежных соратников возникла во время борьбы триумвирата (Иосиф Сталин, Григорий Зиновьев, Лев Каменев) против Льва Троцкого. Она укоренилась во время идеологической битвы против возглавлявшего Совнарком Алексея Рыкова - правда, уже в ином составе.
В 1930-х гг. Сталин неоднократно направлял Молотову письма, в которых просил рассмотреть очередной важный вопрос и обсудить его с «друзьями». Не все члены Политбюро попадали в категорию «друзей», никто не надеялся остаться в ней навсегда. Перед войной на эти «интимные» тайные собрания не приглашали ни Яна Рудзутака, ни Михаила Калинина, ни Иосифа Косиора и Андрея Андреева, хотя они, наверное, знали об этих заседаниях.
Можно сделать вывод, что Политбюро состояло из людей, которых Сталин назначал лично и использовал по собственному усмотрению.
Партийный аппарат.
По мере того как партия теряла свое партийное лицо, ее аппарат - главная цитадель системы - все более усложнялся. С целью «упрощения дела» и обеспечения большего контроля был создан «сверхаппарат». В разное время его именовали его по-разному: «особый» отдел, «политический» отдел, «генеральный» отдел. Но как бы ни называли «сверхаппарат», ему надлежало обслуживать лично Сталина - без ведома остальных. Штат отдела постоянно рос и требовал значительных расходов, которые покрывались безропотно. Возглавлял его личный секретарь Сталина, вездесущий и осмотрительный Александр Поскребышев, приобретший благодаря своему посту большое значение.
Достаточно мощным учреждением выглядел Совнарком с его отделами, специалистами и консультантами, однако его реальный статус был значительно слабее. В результате подковерных игр, конспиративных технологий, принятых в верхах, Совнарком оказался фактически отстраненным от дел: решения принимались в другом месте непосредственно Сталиным и Молотовым. Способ общения между ними можно назвать образцом конспиративной коммуникации: Молотов передавал свои предложения Сталину, тот их поправлял, одобрял или отвергал и по тем же каналам отправлял Молотову ответ, имевший силу приказа, чрезвычайно скрытно! Мы знаем о таких деталях только благодаря Олегу Хлевнюку и его команде исследователей советских архивов.