Советский век

Уважение человеческого достоинства, снижение приговора за хорошее поведение, соединение принуждения с убеждением, дифференциация наказаний различных категорий заключенных и соответствие суровости приговора тяжести преступления - вот те принципы, которые они всегда отстаивали и за которые боролись. Из шести категорий тюремного режима, которые уже перечислены, два самых строгих применялись к сравнительно небольшому числу заключенных (к сожалению, точные цифры неизвестны). Юристы также продвигали принцип индивидуализации - другими словами, адаптации наказания и перевоспитания к личности каждого заключенного на основе убеждения, что переделать можно любого человека.

Конечно, нельзя думать, что эти принципы были приемлемы для консерваторов всех оттенков. Даже некоторые либерально мыслящие люди не верили, что тюремные стражи и администрация смогут перевоспитать любого; они опасались, что такие меры будут иметь негативные последствия.

Нет смысла останавливаться на других проблемах, относительно которых юристы ломали копья. Но один пункт, о котором уже говорилось, достоин повторного обсуждения: речь идет о базовой предпосылке, что заключенный остается гражданином. Сама по себе она бросает вызов советской тенденции подавления. Категория «врагов народа» и особое обращение, применяемое к тем, кто попал в нее, были косвенно - и часто открыто - осуждены в многочисленных публикациях начиная с 1960-х годов.

Статьи, согласно которым людей репрессировали за «контрреволюционные преступления» или причисляли к «врагам народа», были изъяты из Уголовного кодекса, и сами формулировки исчезли из законодательной терминологии. В 1961 г. они были заменены в Кодексе шестью статьями, касающимися «наиболее опасных преступлений против государства», которые создали базис для последующего преследования политических оппонентов - но в отличие от неистовых времен сталинизма не предусматривали смертного приговора. Некоторые подобные преступления карались лишением советского гражданства и выдворением из СССР (что, по сути, не было зверством). Виновность должна была определяться согласно советскому Уголовному кодексу. Таким образом, прямой произвол перестал быть правилом. Но сам факт преследования политических оппонентов, даже просто критикующих строй граждан ставил советское правительство в затруднительное положение и на международной арене, и внутри страны.

Нелегко выяснить, насколько дух и буква закона соответствовали практике. Я не знаю достойной доверия монографии о постсталинистской тюремной системе, помимо исследований условий заключения политических узников, прежде всего диссидентов. Они содержались в двух чрезвычайно охраняемых колониях особого режима в Мордовии и на Урале. Условия были крайне суровыми, и непростые отношения между заключенными - а некоторые из них были решительными и непокорными - и жестокой тюремной администрацией делали лагерную жизнь особенно тяжелой. Потребуются исчерпывающие исследования для того, чтобы выяснить истинную картину в этих лагерях: их число, исполнение приговоров, несчастные случаи и т. д.

У нас имеется некоторая информация, любезно предоставленная организацией Amnesty International («Международная амнистия»), но там ничего не говорится о многих правах, которые упоминаются в цитированных нами юридических текстах.

Эта организация приводит данные о нарушениях прав в допуске адвокатов к работе с подследственными, но ее представителям ничего не известно о возможности доступа адвоката к уже осужденным лицам в период исполнения приговора [68]. Можно предположить, что осужденные за «особо опасные преступления против государства» и находящиеся в чрезвычайно охраняемых тюрьмах строгого режима политические заключенные имели меньше прав, чем другие обитатели подобных мест. Например, если гуманное положение закона позволяло содержать большинство заключенных в регионе, где проживают их семьи, то относительно диссидентов закон был прямо противоположным. При отсутствии доказательств иного нет оснований полагать, что они рассматривались как полноправные граждане.

Положение большого числа заключенных тюрем ощутимо улучшилось, но, не имея дополнительной информации, трудно сказать, в какой степени это связано с новым законодательством. Из-за разбросанности колоний на обширной территории, низкого уровня и жестоких привычек тюремной администрации - не говоря уже об очевидных трудностях во взаимодействии с закоренелыми преступниками, - вероятно, что в разных местах условия были неодинаковыми, подчас весьма далекими от того, что требовало законодательство.