Советско-Вьетнамский роман

На следующее утро доктор, получивший все необходимое у Натальи Ивановны, с утроенной силой принялся за лечение. Особую радость ему доставляло то, что в его руки попал не простой пациент, а прославленный советский офицер, болезнь которого доктор так хорошо может лечить. Половину лекарств доктор тут же отложил, справедливо считая, что у советских и так всего много, а его пациентам эти лекарства тоже нужны. Чтобы как-то сгладить и стушевать неприятные вопросы, которые все-таки могут возникнуть у пронырливой русской докторши, доктор Тхиеу взвинтил свое усердие и любезность до немыслимых пределов. Немного подумав, он даже сделал Кашечкину укол полной дозой, а не половинной, как намеревался.

В общем, Кашечкина окружили совершеннейшей заботой и лаской. Ему ежедневно застилали чистое белье. Из его палаты вынесли всех соседей, оставив Кашечкина в одиночестве. Для его стола достали свежую курицу, из которой сварили бульон. Половину бульона Кашечкин выпил через трубочку, и ему заметно полегчало. Оставшуюся половину за здоровье Кашечкина употребил обслуживающий персонал.

Фан Ки Ну явилась в первый же день утром. Кашечкин едва оправился, но уже мог нормально разговаривать. Фан Ки Ну деловито выложила принесенные сушеные бананы, переставила пузырьки на тумбочке и начала вытирать пыль. Кашечкин, млея от удовольствия, наблюдал ее быстрые и ловкие движения. Никогда раньше такая красивая девочка не ухаживала за ним, не занималась его хозяйством. Женатые товарищи рассказывали ему, как это приятно, но он слушал, не понимая.

– Фан Ки Ну, – превозмогая смущение, обратился он, – скажите, а откуда вы так хорошо знаете язык?

– Хорошо? – полувопросительно сказала она, отложив веничек для пыли и присаживаясь на край койки.

– Вы очень хорошо говорите по-русски.

– Я училась в Советском Союзе.

– Учились?

– Да. В Университете дружбы народов.

– Это в Москве?

– Да, в Москве.

– Ух ты! – обрадовался Кашечкин. – Здорово! Что, и жили в Москве?

– Да, пять лет.

– Надо же! А мне так и не пришлось в Москве поучиться. Даже пожить удалось не больше месяца, хотя у меня там мама.

– Меня наше правительство отправило, сразу после революции.

– И как вам Москва, понравилась?

– Красивый город. Такой спокойный, а главное, мирный. Никто не бомбит, не то, что здесь.

– Да, Москву даже в войну почти не бомбили, – встрепенулся Кашечкин, перейдя на любимую тему. – Наши войска ПВО были столь сильны, что немцы не могли прорвать оборону.

– Да, – кивнула Фан Ки Ну, – это хорошо. А у меня муж погиб под бомбежкой.

– Кто? – Кашечкин поперхнулся. – Вы разве замужем?

– Была, конечно. Женщине в моем возрасте неудобно без мужа и детей.

Фан Ки Ну спокойно сидела на краю койки. Ее маленькая фигура, узкие бедра, едва наметившаяся грудь девочки-подростка создавали впечатление школьницы. Кашечкин задумался, как бы половчее разузнать подробности.

– Давно вы замуж вышли? – хитро спросил он.

– Давно. Три года назад, как только из Москвы приехала.

– А ребенок у вас есть?

– Да. Сын. Ему два года.

– Так сколько же вам лет?

– Один, два… – Фан Ки Ну шепотом произнесла русские числительные, вспоминая. – Двадцать шесть лет.

– О! – изумленно хлопая глазами, Кашечкин посмотрел на нее. Совершенно гладкая кожа лица, без морщин, лишь глаза слегка усталые. Маленькая. С длинными черными волосами. Перед ним сидела девочка.

– О! – еще раз выдохнул он. – Так вы старше меня!

– Возможно, – кивнула Фан Ки Ну и добавила, – мой муж тоже был военным.

– Где он служил?

– Он воевал. Водил машины. И на Тропе его убили. А кто ваша жена?

– А я не женат!

– Бедненький! Кто же ведет ваше хозяйство, кто ласкает вас перед сном?

– Никто пока. Но у меня в Москве есть невеста. Да, невеста.

– Москва далеко, – улыбнулась Фан Ки Ну каким-то своим внутренним воспоминаниям, – очень далеко! И там холодно, очень холодно зимой. А здесь океан близко, дождь и тепло.

– А вы любили своего мужа? – спросил Кашечкин.

– Да. Он был храбрый воин и хороший отец. Он хорошо содержал семью.

– Извините, я не знал, – Кашечкин смутился, – это тяжелая утрата. А тут еще я на вашу голову.

– Это было давно, – Фан Ки Ну вздохнула, – и незачем об этом вспоминать. Расскажите лучше, какой стала Москва.

Кашечкин с радостью начал рассказывать ей про Москву, про маму, про свой отпуск, про то, как попал к ним, во Вьетнам. Фан Ки Ну слушала, изредка перебивая, а ее ловкие пальцы работали и работали, сметая пыль и переставляя предметы. И когда короткие сумерки сменились непроглядной ночью, Кашечкину снились девушки. То Фан Ки Ну в плиссированной юбочке длинным веником из рисовой соломы подметала площадь перед «Художественным». То Светлана Акиньшина сидела на берегу океана и ела рис из зеленой пятнистой чашки. То вдруг Кашечкин брал их обеих за руки и летел с ними над джунглями, а внизу бежал вьетнамец в военной форме и кричал, что он муж этих двух женщин. А Кашечкин млел от восторга и все летел, летел…

Вьетнамец достал из-за плеча автомат и начал стрелять в Кашечкина. Пули прошили живот, причиняя нестерпимую боль. Кашечкин проснулся и, едва переставляя ноги и качаясь от слабости, побрел в туалет.