Но если молодой ученый хочет следовать образцам для подражания, кому и в чем ему подражать? Тут подойдет любой технически искушенный автор, особенно тот, кем восхищается публика и кого она готова читать. Вдобавок отлично годится беллетристика и прочая «неспециальная» литература: скажем, Бернард Шоу замечательно составлял предложения, а некоторые пассажи Конгрива[83]
удивительно хороши; но прежде всего я советую изучать творчество тех, кто пытался объяснить нечто непонятное и донести свое мнение до читателей. Далеко не все философы соответствуют этой характеристике, но в целом их творения вполне можно признать образцовыми, и в первую очередь я рекомендую сочинения тех, кто числился профессорами философии лондонского Университетского колледжа – А. Дж. Айера, Стюарта Хемпшира, Бернарда Уильямса и Ричарда Уоллхайма, среди прочих. Еще полезно присмотреться к эссеистам: трактаты Бэкона великолепны, да и отдельные сочинения Бертрана Рассела (те же «Заметки скептика») написаны очень хорошо. То же самое относится ко многим работам Дж. Б. Холдейна, ныне почти не переиздаваемым. А джонсоновские «Жизнеописания поэтов» остаются непревзойденными по серьезности темы, остроумию и глубокому проникновению в суть предмета.В англоговорящем мире (быть может, в той же Франции все обстоит иначе) от научных и философских сочинений сегодня не требуется упражнений в риторике, это даже возбраняется, но ранее, когда еще тлел конфликт между стилем и сутью, средством и содержанием[84]
, доктор Джозеф Гленвилл (1636–1680), член Королевского общества, полагал необходимым наставлять естествоиспытателей в стилистике. Ученый труд, как говорится в его «Plus Ultra»[85], должен быть «мужественным по духу и одновременно простым… учтивым и твердым, подобно камню»; этот труд не следует портить «обрывками латыни и цитатами не к месту… а также… пытаться внести живость за счет несообразных или неподобающих выражений».Конечно, большая часть этих наставлений успела устареть, как и советы Эбрахама Каули в оде Королевскому обществу, где содержится призыв не допускать «пестрых картин и пышных одежд». В ту пору длинные волосы вышли из моды, короткие стрижки сделались отличительным признаком радикальных пуритан, которые приложили столько усилий к тому, чтобы научная революция оказалась востребованной обществом. Возьмем, к примеру, начальные абзацы расселовских «Заметок скептика», в которых он излагает свои намерения по отношению к тексту. Трудно вообразить себе более ясный стиль письма, более емкий и более точный; отмечу, кстати, близость текста к манере Рассела говорить – фактически слышишь его суховатый, слегка язвительный тон:
Мне хотелось бы представить благосклонному вниманию читателя гипотезу, которая, боюсь, может показаться на первый взгляд чрезмерно парадоксальной и даже опасной. Эта гипотеза такова: нежелательно верить во что-то в отсутствие доказательств обоснованности подобной веры. Разумеется, я должен признать, что, если подобные воззрения распространятся, нашу общественную жизнь и политическую систему ожидает полное преображение; поскольку же обе выглядят на сегодняшний день безупречными, это говорит против моей гипотезы. Также я сознаю (что более важно), что эта точка зрения приведет к сокращению доходов ясновидцев, издателей, епископов и всех прочих, кто живет иррациональными страхами людей, ничем не заслуживших благополучия ни при этой, ни в загробной жизни. Но все же, вопреки этим существенным препятствиям, я полагаю, что мой парадокс подлежит распространению – и намерен этого добиваться.