Мне должно быть все равно. Она не моя.
Но я хочу, чтобы она была моей.
Черт.
Я стучу кулаком по столешнице. Деревянная коробка со столовым серебром дребезжит, и мое настроение падает еще ниже. Во время войны, еще до церемонии награждения, я чувствовал, что что-то менялось, как будто моя жизнь имела значение.
И что?
Я лезу в карман куртки, достаю пачку наличных, выигранных в клубных боях, и бросаю ее на стойку рядом с деревянной коробкой. Возможность отплатить Мерседес за ее доброту кажется победой, но это могло стоить мне всего.
Я поднимаю крышку деревянной коробки и осматриваю аккуратные ряды столового серебра. Там мои друзья? Если да, то кто-то совершил ошибку, возложив на меня ответственность за их спасение.
Я не понял ни хрена нового о том, что с нами произошло.
Мои мысли возвращаются к церемонии награждения. Все мы смеемся и шутим прямо перед тем, как осознаем, что все, включая официантов, ушли. Этого не должно было быть достаточно, чтобы заставить задуматься, но каким-то образом мы знали.
Должен был быть еще какой-то знак.
Кое-что, что мы видели.
Что-то, чего я не могу вспомнить.
Я захлопнул коробку, но это действие не помешало воспоминаниям терзать меня. Вначале мы подвергали сомнению отданные нам приказы — обсуждали этичность некоторых из них. Со временем, с каждой выполненной миссией, мы задавали все меньше вопросов. Мы были на правильной стороне истории, и все, что мы делали, было на благо человечества.
Но так ли это было?
Мы передавали целые семьи нашему правительству, уверенные, что это единственный способ предотвратить создание оружия, которого мир никогда ранее не видел. Сострадание понемногу оставляло нас до тех пор, пока мы не стали действовать без него и чувства вины — мы стали просто инструментом в руках тех, кто продолжал использовать этих ученых для выполнения того самого, чему, по их словам, мы препятствовали.
Мы не спасали мир.
Мы не спасли никого из ученых, что умоляли нас освободить их.
Если мои друзья действительно заперты в столовом серебре, возможно, они этого заслуживают.
Может быть, я тоже.
Кот Мерседес трется об одну из моих ног. Он поворачивается и машет мне хвостом. Он знает, что я сделал?
Я хрипло смеюсь.
Неужели я опустился до того уровня, когда меня беспокоит, что обо мне думает кот?
Я сошел с ума.
Оглядываясь на коробку со столовым серебром, я медленно качаю головой.
Эта последняя мысль эхом отдается во мне, когда все снова становится темным и холодным. Я никто и нигде, но на этот раз я ухожу, уверенный в том, что заслужил это.
Глава семнадцатая
‡
Перекладывая сумки из руки в руку, чтобы открыть дверь своей квартиры, я закатываю глаза, когда понимаю, что она не заперта. Я могла бы винить Грега за то, что он отвлек меня, но думаю, что мои мысли просто занимали планы на вечер.
Хью и его реакция, когда я говорю ему, что, по-моему, нам следует заняться сексом, — это все, о чем я могу думать.
Закрывая за собой дверь, я стону.
Он огляделся по сторонам, как будто ожидал, что где-то расположена скрытая камера.
На самом деле я не могу его винить. Наверное, не каждый день девственница лет двадцати приходит и спрашивает совета по контрацепции. Я попыталась прояснить свой вопрос, упомянув спермициды3
, но когда он ярко покраснел и закашлялся, я решила, что пока хватит одних презервативов.— Хью? — зову я.
Ответа нет.
Все в порядке. Я рада, что он еще не вернулся, потому что это дает мне больше времени на подготовку. Я иду в свою спальню и ставлю коробки с презервативами в изножье кровати. Слишком много?
Я переношу все на столик у кровати. Сложив их, я решаю, что гора коробок с презервативами может показаться устрашающей. Не хочу, чтобы это выглядело так, будто я собираюсь заниматься с ним сексом раз сто за эту ночь.
Один.
Может быть, два.
Мне следует убрать несколько коробок.
Но каких?
Если я оставлю самые большие размеры, воспримет ли он это как комплимент или как требование “дорастить” на свет придаток, достаточно огромный, чтобы заполнить XXXL?