Совилкупление

— Люди, которые могут знать, что со мной случилось. Я ничего не понимаю. Почему я здесь? Как я здесь оказался? Где все остальные? — он изучает мое лицо. — Я знаю тебя. Ты уже некоторое время являешься частью того, что это такое. Как? Где я был несколько минут назад, и как ты была связана со мной?

Я кладу телефон в боковой карман спортивных штанов и поднимаю руки, сдаваясь.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я никогда не встречала тебя до сегодняшнего дня и, честно говоря, все еще пытаюсь понять, настоящий ли ты.

Он нависает надо мной и берет мою руку в свою. Я одновременно напугана и более чем немного возбуждена.

— Я узнаю твою руку, — он проводит большим пальцем по моей нижней губе. — Я узнаю твой рот. Твой вкус. Я жажду чувствовать тебя. Почему?

Мой голос звучит сдавленно, когда я говорю:

— Должно быть, я сплю на диване, и все это мне приснилось. К счастью, я живу одна, так что некому будет осудить меня, если я проснусь в обнимку с подушкой.

Его брови приподнимаются, а затем опускаются.

— Ты странная женщина.

Я с трудом сглатываю.

— И ты не совсем вписываешься в мою фантазию. Это моя сексуальная фантазия. Разве ты не должен говорить мне приятные вещи?

Он отпускает мою руку.

— Как я сюда попал?

Я пожимаю плечами.

— Ты просто появился.

— Пф? Вот так?

— Да, — я несколько раз моргаю. — Нет, не совсем. Я ела, и моя вилка вдруг начала вибрировать. Я подумала, что это землетрясение. Уронила вилку, а Майк швырнул ее на пол. Ненавижу, когда он так делает. Я искала ее, когда увидела тебя.

Он обыскивает комнату.

— Я не вижу вилки на полу.

— Она где-то здесь. Вилки не исчезают просто так, по волшебству.

— Нет, не исчезают, — он качает головой. — Вчера ты облизывала вилку?

— Нет, — автоматически отрицаю я, хотя воспоминание о том, как я это сделала, возвращается.

Он запускает руку в мои волосы, притягивает меня ближе и откидывает мою голову назад, заставляя встретиться с его взглядом.

— Не лги мне.

Все мое тело начинает гудеть от желания. Черт, этот сон хорош.

— Ты накажешь меня, если я это сделаю?

Его ноздри раздуваются.

— Отвечай на вопрос.

— Да. Да, я облизала вилку. Я ела ею мороженое, которое немного капнуло мне на пальцы, — я провела языком по нижней губе. — Знаю, что мне следовало бы пользоваться ложкой, но в этой вилке что-то есть. С ней все вкуснее.

Его хватка на моих волосах усиливается.

— Где ты взяла вилку?

— На распродаже.

— Она была одна или в комплекте?

— В комплекте.

— Где это?

— Вилка? Я же говорила тебе. Она где-то на полу.

— Нет, остальное столовое серебро. Покажи его.

Он отпускает меня, отсутствие его прикосновений заставляет ощущать себя словно сдувающийся воздушный шарик. Это действительно самый странный сон, который мне когда-либо снился. Я веду его на кухню к деревянной коробке с бархатной подкладкой, в которой хранится остальное серебро. Он берет коробку и останавливается, чтобы прочитать маленькую латунную этикетку на лицевой стороне.

— Чернильница.

— Так назывался проект, о котором ты говорил.

— Да.

Он открывает коробку и начинает изучать ее содержимое.

— Это столовое серебро, которое мы использовали на церемонии награждения. Помню, как подумал, что оно слишком вычурное.

— Какая церемония награждения?

Он скорее покачивает головой, чем отвечает, и затем смотрит на свою правую руку.

— Ничто из этого не кажется возможным, но я видел невозможное и стал его частью. Я не понимаю, как это произошло, и выжил ли кто-нибудь еще, но я выясню, — он закрывает коробку. — И ты мне поможешь.

Глава пятая

‡

Хью

Бостон, Массачусетс

1941

Остановившись перед дверью склада без опознавательных знаков в менее притязательном районе Бостона, я достаю из кармана листок бумаги и разворачиваю его. На нем изображено животное, на которое с высоты спускается свирепый орел с широко расправленными крыльями, но с одной ногой вместо двух.

Дяде Сэму нужна каждая птица в воздухе. Поддержите войска, осваивая специальные навыки. С вашей помощью они станут непобедимыми. Зарегистрируйтесь сегодня, чтобы спасти мир.

Адреса нет, но есть указания, как добраться до этого здания и этой двери. Я нажимаю на дверной звонок, не позволяя себе сомневаться, правильный ли это шаг. Альтернатива неприемлема. Каждый из моих друзей уже ушел на войну.

В моем городе остались только очень молодые, очень старые мужчины и такие, как я — те, с кем что-то не так. Моя мать пыталась уверить меня, что мне повезло, но отец понимал. В свои сорок четыре года он записался в армию и говорил, что гордится тем, что пережил Первую мировую. Моя мать не могла понять, как гордость может затмить страх. Я больше боялся остаться бесполезным, чем умереть. И я был не одинок в этом чувстве. Молодые и старые лгали о своем возрасте, чтобы получить право уйти на фронт.