Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

В 1985 году не были еще произнесены магические слова «перестройка» и «гласность». Во всяком случае, они не стали еще символом начатых преобразований. Не было предпринято и каких-то кардинальных реформ, сильно задевавших общество. Если не считать постановления о борьбе с алкоголизмом, которое в очередной раз (в истории) продемонстрировало, как благое намерение, став государственной политикой, приносит порой зла больше, чем другой преступный замысел. Обоснованная и даже вынужденная мера, включенная в контекст большой политики, оказалась роковой ошибкой.

Но в этом году было осуществлено нечто чрезвычайно важное — изменен стиль политики.

Когда на новый стиль Генсека обращали внимание члены ЦК, коллеги, печать, за границей, Горбачев сердился: он считал, что «стиль» — это нечто поверхностное, не достойное его замыслов, боялся, что с такой оценкой он будет выглядеть честолюбцем, оригинальничающим, чтобы не походить на тех, кого он сменил. И ошибся.

В жестко забюрократизированном обществе, закосневшем в правилах и догмах, где к чинопочитанию и законам иерархии привыкли как к непреложным нормам поведения, где страх за сказанное лишнее слово впитался в кровь, где поговорка «я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак» фактически определяла взаимоотношения людей на работе и в жизни,… и тому подобные вещи, унижавшие достоинство человека, оскорблявшие его здравый смысл, — в таком обществе демонстративный отказ от всего этого, идущий с самого верха, ошеломил людей.

Горбачев выходил на улицу и заводил дискуссию(!) с первопопавшейся толпой,… чего не бывало с начала 20-х годов.

Он говорил не по бумажке, своими словами, а не казенным языком, отработанным в номенклатурных аппаратах.

Он запретил вывешивать и носить на демонстрациях свои портреты.

Резко, с презрением пресекал, казалось, привычное словословие.

Новый Генсек отбросил «величественные» манеры «вождя» неприступного небожителя, вообще ликвидировал это пагубное наследие царистского инстинкта, укорененного в веках. Предстал перед народом человеком вроде «как все», но… подлинным лидером, которого хотели, по которому давно соскучились.

Горбачев прекратил политические репрессии (хотя и не сразу покончил с последствиями прошлых репрессий). Он убрал страх из общественно-политической атмосферы.

Он добился того, чтобы на Политбюро, в ЦК, на Пленумах, на совещаниях проблемы действительно обсуждались, а не «одобрялись» послушно — не важно, согласен или не согласен.

Он требовал от каждого, поощрял говорить то, что думаешь, даже «резать правду матку». И одергивал тех, кто по привычке или из подхалимажа одергивал осмелившихся это делать. Он разрешил публично критиковать начальство. и — все более высоких рангов.

Горбачев представил стране и миру свою жену как подругу по жизни (с явным вызовом позорному положению жен вождей как бытовой принадлежности, которую непозволительно выводить на публику).

Все это был стиль, хотя и делалось это ненароком, не ради стиля, по внутреннему побуждению натуры и «ради высвобождения мозгов», как он говорил. И все это — 1985 год.

В собственно политической сфере 1985 год отмечен, естественно, кадровыми переменами, главным образом, в верхнем эшелоне. Некоторых деятелей Горбачев убирал (увы! Не сразу и не всех, кого надо!). Но делал это не потому, что они не готовы были служить новому «первому», тем более — не по каким-то идеологическим соображениям, а по причине их бездарности, некомпетентности, невежества, «случайности» на их высоких должностях (продукты кумовства Брежнева, Черненко), или в силу того, что они вопиюще дискредитировали себя на своих постах, вызывали заслуженное отвращение в своем окружении и в обществе.

С самого начала Горбачев вознамерился включить в процесс преобразований «человеческий фактор». То есть разбудить в людях энергию, инициативу, энтузиазм. С точки зрения появившейся позже политологии, это означало — дать обществу естественное течение, инспирировать его «самодвижение». Но общество давно отучено было жить не по указке и вне окаменевших форм его организации. Заблуждение Горбачева понятно — оно от природной демократичности натуры. Тогда всем нам трудно, да и едва ли возможно было понять (тем более — согласиться!), что «естественное» развитие общества не может служить «совершенствованию» и «улучшению» строя («развитой социализм»), который всем надоел и при котором так плохо жилось.

Заметен был и акцент нового Генсека на повышение (и обновление) роли партии. Он — по инерции от самой сути советского строя — рассчитывал сделать КПСС авангардом и мотором реформ. Подобно тому, как в свое время Хрущев, правда, по другим мотивам, противопоставил «государственнику» Маленкову партию, которая при Сталине была в пренебрежении и под колпаком НКВД-КГБ. Прозрение к Горбачеву пришло с большим (и роковым!) опозданием.