Что ни говори, а он прав! И по-хорошему, надо было бы сейчас потрафить дорогому товарищу майору и хоть что-то ему слить. Но что я мог ему рассказать, если у меня самого не имелось какого-то ясного понимания о происходящих эволюциях? А кроме того, давным-давно и гвоздями-двухсотками было вбито в мой мозг, что уж лучше промолчать о себе, чем сболтнуть что-то лишнее. Слишком часто я сожалел, особенно по молодости, когда что-то сказал сверх минимального минимума. И напротив, за всю свою богатую на события жизнь я почти ни разу не пожалел о том, что промолчал, когда язык рвался на свободу.
— Поверьте, товарищ майор, если по правде, то сам толком ничего об этом не знаю! — почти не лукавя, упёрся я наичестнейшим взглядом в растерянные и одновременно с этим, злые глаза отца-командира, — Так-то мне по совокупности моих заслуг планировали орден Ленина вручить! И, понятное дело, в комплекте с соответствующей медалью. Но, ей богу, Алексей Константинович, я в категорической форме от Золотой Звезды отказался! Считаю, что это было бы слишком уж нескромно! Как-то не по-комсомольски и не по совести! Слишком уж я молод и не время еще! Да и не космонавт я. И под танк вражеский, слава богу, ни разу не бросался. Вот, если бы года через два, может быть… — неуверенно пожал я плечами, продолжая удерживать взгляд майора Данилина на себе и осторожно косясь на окаменевшего бордовым гранитом Талгата Расуловича. Лицо майора Ахмедханова насытилось колором кирпичного оттенка и утратило какую-ибо пластичность.
— И вот еще что, вы, товарищ майор, поймите правильно, меня настоятельно просили не распространяться на эту тему, — я многозначительно поднял глаза на потолочный плафон, заменяющий в его кабинете люстру. — Мне даже среди сослуживцев рекомендовали особо не болтать!
Я попытался придать лицу соответствующее выражение, которое добавило бы моим словам солидности и веса. Но, похоже, что не шибко преуспел с этим делом.
Мне трудно было объективно оценить эффект от своей лицедейской мимики, не отслеживая ответной реакции благодарной публики. Поскольку смотреть на коллег не было никакой возможности. Всем моим вниманием безраздельно располагал Алексей Константинович Данилин. Но то, как он живенько воспринял полный фуфлыжного авантюризма блеф про орден Ленина и Золотую Звезду Героя, меня вполне удовлетворило. Выпущенный мною механический заяц, его таки смутил и от дальнейших раскопок вроде бы отвлёк. Собственно, чему тут удивляться⁈ Совсем мне не верить, даже учитывая мою, мягко говоря, неоднозначную репутацию, он не может. Поостережется на всякий случай и будет прав. По той простой причине, что пропорция вермишели и воздуха, которые я прям только что замешал и вывалил на зрителей, играет в мою пользу. Ибо лапши в этой дезе гораздо больше, чем воздуха. И детально проверить мои слова он никакой возможности не имеет. Ни сейчас, ни когда-либо впоследствии не будет иметь. Слишком уж мелко плавает майор Данилин в тех высоких облаках, сидючи на которых, небожители вершат судьбы рядового плебса. Проявляя чудеса волюнтаризма и раздавая ордена кому ни попади. Того самого плебса, к которому и относится многоуважаемый мною товарищ майор. А уж о себе, худородном, я и поминать не хочу. В этой связи…
Товарищи по нелёгкой следственной работе теперь воспринимали меня совершенно по-иному. Отвернувшись от впавшего в раздумья начальника СО, я наконец-то осмотрелся по сторонам. В глазах сослуживцев читалось многое и разное. От легкой и вполне понятной мне зависти самых тёмных оттенков, до плохо скрываемого антагонизма. Граничащего с откровенной неприязнью. Лишь несколько человек смотрели на меня доброжелательно, не проявляя завистливой подозрительности.
— Слушаю! — майор Данилин поднял трубку внутреннего телефона, — Хорошо, Галя, передай Василию Петровичу, что сейчас пришлю!
Последние слова он договаривал, глядя на меня.
— Корнеев, быстро в кабинет Дергачева! — отдавая распоряжение, Алексей Константинович не спускал с меня изучающего взгляда. — И как только он тебя отпустит, сразу же сюда вернёшься, ты меня понял?
Медлить я не стал и, подхватив свою папку, уже на ходу заверил шефа, что указание его принял и понял. Вызов к начальнику РОВД меня не радовал, но оставаться экспонатом здешнего паноптикума мне хотелось еще меньше.
По коридорам райотдела я двигался без спешки, проигрывая в голове всевозможные варианты предстоящей беседы с подполковником. Получалось плохо. Слишком уж много было этих всевозможных вариантов.
— Здравия желаю, товарищ полковник! Разрешите? — перешагнув порог кабинета, с энтузиазмом прогавкал я, радуясь, что хоть в этом кабинете зрителей было по минимуму.
Кроме хозяина, в помещении присутствовал только единственный его приближенный.
— Проходи, лейтенант! — быстро переглянувшись с Захарченко, и глядя на меня, как на замотанный изолентой, включенный в розетку и искрящий утюг, пригласил подпол, — Проходи и садись!