«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Ждали, встречались, болтали, и между нами наметилось принципиальное различие в мировоззрении. Группа наша была, конечно, из ряда вон выходящая. Видано ли, чтобы дипломные работы писали, не имея прототипов, т. к. дипломные работы выпускников предыдущего курса не могли служить прототипами, потому что их работы были так же оригинальны, как и работы выпускников последующих курсов? Видано ли, чтобы практически вся группа получила дипломы с отличием? Естественно, что все о себе были высокого мнения и ценили себя высоко, и соответственно претензии на будущее трудоустройство были повышенными. Я даже на какой-то бумажке написал несколько рифмованных строк по поводу их самомнения, которое я посчитал эгоизмом. Но наши разговоры, конечно, были чистой теоретической болтовней. Я, как мальчишка, проповедовал взрослым людям основы коммунистической марали.

От каждого по способностям, т. е. с полной отдачей сил и таланта на службу всему народу. Да, конечно, всем хочется получать больше, но почему другой должен получать меньше?

Никто не планирует себе своего рождения. Обделенный талантом не может попросить: «Не рожайте меня». Всех одинаково выкидывают в жизнь, и не виноват обделенный талантом в том, что другой талантливее.

Казалось бы, наделенный талантом или интеллекта, или силы, или сноровки, или чувств, духовно должен быть выше обделенных, и делать все, чтобы уж материальными-то благами были в первую очередь наделены те, кто обижен природой. Но, как это ни прискорбно, те, кого природа наделила талантом, требуют, царапаются, дерутся, кусаются, чтобы, если у всех есть по одной комнате, то чтобы у него было две. А если у всех по три, то ему уже мало двух и он требует четыре. И не потому, что это ему нужно, а ради того, чтобы ему завидовали.

Как же так? Родился малыш, еще ничего не сделал дурного, еще ни в чем не виноват, а ему на роду написано, что жить он будет хуже того, кого природа и так уже наградила возможностью наслаждаться интересной творческой работой. Как бы бесталанный ни работал, он не будет знаменитым скрипачом, изобретателем, большим сановником, а, значит, и жить он будет хуже тех, талантливых. Разве это справедливо?

Ни заслуги родителей, ни природные дарования не являются заслугой самого члена общества. Эти качества, подаренные ему судьбой, он отдает обществу, а общество ему воздает за личные его усилия, за старание в труде.

Человек талантливый является только посредником между Творцом и народом, чтобы народу через посредство избранного передать талант Творца.

– Думая о куске хлеба, лопатой землю копать можно, а правильную расчетную схему балки вряд ли придумаешь.

– Такие глотки, как у Шаляпина, такие руки, как у Рахманинова, мозги, как у Ньютона, природа редко производит, они действительно достояние народа, и их надо беречь и лелеять.

– Если и бесталанного природа произвела и заставила его жить, то должна и позаботиться, чтобы он жил не хуже других.

– Вот пусть природа и заботится.

– Природа это мы.

– Успокойся, на заводе рабочий и инженер получают одинаковую зарплату.

Сейчас прочитал написанное, и подумал: какую встряску принесли человечеству такие коммунисты, как я.

Во время этого ожидания со мной произошел курьезный случай. По какому-то поводу мы пили. По какому-то поводу я оказался в общежитии Автодорожного института. Естественно, по пьянке мы сразу стали друзьями, и они вышли меня проводить.

У трамвайной остановки мы глубокомысленно заметили, что мы забудем дорогу друг к другу. Я решил предотвратить такую беду и достал из кармана огрызок карандаша. У трамвайной остановки была оштукатуренная кирпичная стена забора, которая вся вдоль и поперек была исписана именами, стихами, рисунками, адресами и всем прочим. Писали гвоздями, карандашами, авторучками и всем прочим.

Я подошел к стене и стал царапать номер комнаты новых друзей. Вдруг на мое плечо легла тяжелая рука. Оглядываюсь, стоит милиционер и предлагает пройти с ним в отделение. «Пошли», с готовностью соглашаюсь я. В отделении он говорит дежурному: «Вот, на стене писал антисоветские лозунги». Хмель и шуточное настроение мгновенно улетучились.

На моем лице выразилось такое удивление, что дежурный склонил голову, пряча улыбку, и стал записывать мои данные. Записав, сказал: «Разберемся» и отпустил.

К праздникам эта стена забеливалась, и писанина начиналась снова и снова. Конечно, домоуправление просило милицию принять меры, конечно, милиция понимала, что тут уж ничего не сделаешь, но и без внимания живописцев не оставляла. Вот, я и попал под суровую десницу. Попугали.

На комиссии по распределению я заявил, что меня не заботит географическое место работы, готов куда угодно, лишь бы работа было интересная.

Меня, в числе троих, определили в Куйбышев, на авиационный завод №2. Мы пришли в спецотдел и спросили где это. Нас завели в свою комнату, закрыли дверь и тихонько сказали: «Красная Глинка».

Мы бросились в библиотеку к Большой Советской Энциклопедии, и нашли там только: «Красноглинский энцефалитный клещ», с которым я близко познакомился, гуляя по красноглинским лесам.