Читаем «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года полностью

Утром сквозь окно вагона посмотрел на Аджарские субтропики и с вокзала отправился в порт. Запомнились дома – квартиры, двери в которые без крыльца открываются прямо на улицу, и составляют с ней как бы одно пространство. Некоторые двери открыты, в дверях сидит женщина занимается каким-то рукоделием, обменивается приветствиями и новостями со знакомыми прохожими. Батумские улицы полная противоположность таким же южным Ташкентским улицам, где дома и жизнь отгорожены от улицы сплошным высоким глиняным забором.

В морском порту у причала стоит большущий теплоход «Россия». Билетов или нет, или они дорогие – уж не помню. Сижу на причальной (швартовой) чугунной тумбе. На пирсе появилась группа юношей моего возраста, остановились недалеко от меня и разговаривают, явно не заботясь о билетах. Я поинтересовался, как они собираются достать билеты, или они у них уже есть? Я, мол, все попробовал. Они ответили, что они курсанты Одесского Высшего мореходного училища, а на «России» проходят практику. «У меня там брат учится – Бич Валентин». «О, так пошли с нами». Так я оказался в матросском кубрике, где помещались курсанты, и доплыл с ними до Туапсе, недалеко от которого был наш дом отдыха.

В Сочи пришли под вечер. Ночью большие теплоходы стояли в портах, говорят, опасаясь мин. Бывалые курсанты повели нас в известное им кафе, где мы пили «Кванч Хара» (в точности написания не уверен), а затем стояли на набережной, курили, «по матроски» сквозь зубы сплевывали и «трепались», отмечая, как знатоки: «Вот, где матросня соберется, все заплюют».

На теплоходе вытащили из кубрика матрасы и улеглись на рабочей палубе среди лебедок. Черная южная ночь, но корабль ярко освещен. Я захотел пить. Увидел «здоровенный» дюйма на два кран, подставил рот и открыл его. В меня хлынула соленая морская вода – это был пожарный кран. Ничего, все нормально, но мне этого было мало. Я подошел к, закрепленному на палубе турнику, подтянулся, потом раскачался и, уж не знаю, что я хотел еще сделать, похоже красиво спрыгнуть, а руки я отпустил в такой момент, что на крепкую деревянную палубу я шлепнулся всей спиной. К счастью зрителей не было – все спали. И я смиренно пошел спать и больше уж не бродил.

Вот читаю сейчас давно написанное, и задумался: что же считать свободой?

В далекие времена сталинской деспотии я на стипендию, полученную за лето, ездил по Кавказу, останавливался в гостиницах, обедал в столовых, но мог состоять только в одной партии – других партий не было – и должен был соблюдать нравственность.

Нынешний студент может быть членом любой из сотен партий, заниматься мужеложством, и не только не стесняться этой своей ущербности, а похваляться ею, но должен недели копить, чтобы на стипендию пообедать, годы копить, чтобы переночевать в гостинице. Стипендии ему хватит, чтобы доехать только до окраины Москвы.

Дом отдыха расположен на прекрасном галечном пляже в устье ущелья, где был родник, снабжающий нас водой. Недалеко был «золотой», т. е. песчаный пляж, но большинство удовлетворялось своим галечным. В доме отдыха, кроме институтских, отдыхали еще и мелкие служащие министерства образования. Лыжи мне здесь заменяло море. После завтрака я бросался в воду и не касался дна до обеда (не совсем так, но близко к этому). У берега плавали утки нырки. Они не взлетали при моем приближении, а ныряли и я по два-три часа гонялся за ними, пытаясь под какую-либо поднырнуть и поймать, но безуспешно.

Два раза ходил с товарищем по горам, выходя на берег далеко от нашего дома отдыха, и возвращаясь берегом. После обеда сон, а после полдника обычные для домов отдыха озорства, танцы и развлечения. Была у дома отдыха лошадь для хозяйственных нужд. Однажды вечером мы решили ее завести в палатку физорга, а лошадь шутки не поняла и сама туда входить не хотела. Мы всей гурьбой стараемся ее в палатку затолкнуть, и обнаруживаем, что вместе с нами ее толкает физорг. Дело кончилось общим хохотом.

Виктор Владимирович, отдыхающий вместе с нами, организовал нашими силами два выступления. Одно в нашем доме отдыха, а другое в соседнем. Он поставил в лицах несколько анекдотов – хохот стоял гомерический.

Дом отдыха организовал экскурсию к дольмену. За нами пришел небольшой морской катер, на борт которого пограничник сажал по списку, заранее направленному на погранзаставу.

Плавание на катере тоже было интересным; мы бурно реагировали на ныряющих под идущий катер дельфинов. Высадились на пляже дома отдыха Совета Министров, видно, среднего звена, потому что никаких ограничений по продвижению по нему не было. Загорали на этом пляже нагишом; мужчины и женщины как бы отдельно. Группы располагались метрах в пятидесяти друг от друга. Мы идем к дольмену через женский пляж, а женщины лежат, стоят, и смотрят на нас без тени смущения. Нет, я их не осуждаю, на мой взгляд, они молодцы. Ведь мы с ними никогда больше не встретимся, а для нас они в этой ситуации, были как прекрасная живопись в залах художественной галереи, но в то время это было необычным. Смелым.

Диплом

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное