«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Сталин повел партию по первому пути на основе коллективных и государственных сельских хозяйств. При этом была учтена психология толпы, ненавидящей индивидуалистов выскочек – кулаков, и стремящейся к общине, где свои неудачи было удобнее спрятать за общей спиной. Руководители новых крупных хозяйств (председатели колхозов, директора совхозов) не были помещиками, они не могли, как помещики устраивать балы для соседних помещиков, развлекаться псовыми охотами и жить в барских домах – дворцах. Председатели и директора были такими же крестьянами и жили в таких же крестьянских жилищах. При успехе в работе и получении богатого урожая, они не становились богаче – их награждали почетными грамотами, медалями и званием депутата какого-нибудь Совета. Превосходство их жизни по отношению к их работникам было в пределах «разумного»: по полям они не пешком ходили, а ездили на дрожках (а иногда и на телегах) и щи у них всегда (?) были с мясом, а яичница на сале. Крестьяне завидовали «начальникам», но у них не было чувства ненависти – «начальники» были такими же «трудягами», но более удачливыми. Назначенные «сверху» они были беспрекословно послушны власти; лишенные должности они, в лучшем случае, вновь становились крестьянами.

На бумаге и в декларациях коллективизация выглядела красиво и обосновано, а в реальности это обернулось для колхозников новым крепостным правом. В этом новом крепостничестве колхозник не был собственностью председателя колхоза, он был «государевым» и колхоз покинуть без причины колхозник не мог, т. к. у него не было паспорта.

Между тем, удобрения пошли на экспорт, урожаи в колхозах не росли так, как это требовалось для всё увеличивающихся нужд экспорта, и для получения товарного зерна, зерно стали вывозить не только по плану, но и сверх плана, оставляя для оплаты трудовых усилий колхозника только определенный «начальством» минимум – иногда всего 100 грамм. Фактически вернулись к «продразверстке», но зерно брали не у крестьянина, который мог отказаться зерно производить, а у коллектива, где каждый должен был отработать заданный минимум трудодней, как при барщине при крепостном праве.

На землях крупных поместий организовали Совхозы. Крестьяне, работающие в совхозах, считались рабочими, и получали за работу денежную зарплату, это было лучше, чем горсть зерна, хотя зарплата совхозного рабочего была существенно ниже зарплаты заводских рабочих.

При коллективизации встал вопрос о том, что делать с успешными «культурными» хозяевами – кулаками? Они могли стать как прекрасными председателями колхозов, так и активными противниками коллективизации. Сталин решил не рисковать, и бросил их (по линии мамы – Фастовичей, по линии папы – Камоцких) в жертву батракам, беднякам, заодно припугнув середняков, при этом собственность «кулаков» стала основой для колхозного хозяйства, а в их домах разместились правления.

Весь комплекс вопросов решался одним ударом при «ликвидации кулачества как класса». Немаловажное значение имела и идеологическая сторона вопроса. Революционеры, провозгласившие целью своей деятельности уничтожение частной собственности, не могли смириться с бурным ее развитием в период НЭПа. Все эти кустари одиночки, культурные хозяйства и акционеры были только временным отступлением на магистральном пути развития революции. Чтобы ликвидировать эту бурно развившуюся поросль, надо было изолировать активную часть народа и задавить страхом остальных.

Проще всего это можно было сделать, натравив жаждущих справедливости бедных на богатых, а при любом предпринимательстве (даже не вполне свободном) всегда будет деление на бедных и богатых. Понятие о неприкосновенности человек осознает только тогда, когда дело доходит до его собственности. Чужая собственность не только прикосновенна, но и вожделенна.

Сослуживица Женя Бельская (в замужестве Николаева) рассказывала, что среди ее предков был купец Первой гильдии. В период НЭПа один из его наследников организовал в Бежецке производство и разлив бутылочного кваса. Когда НЭП прекращали, производство у него реквизировали, а дома сделали обыск в поисках припрятанных денег и золотишка. Золота не нашли, но обратили внимание на его хороший костюм и велели его снять – пусть и пролетарий какой-либо походит в хорошем костюме, не всё же «Нэпманам» в таких щеголять. И это не была прихоть какого-то местного Сов служащего, это был взгляд на жизнь. Так было и в Молдавии, когда там на 10 лет позже, т. е. в 40 году мы устанавливали Советскую власть. Не все «бедные» это одобряли. Керсновская в «Наскальной живописи» рассказывает, что крестьянская семья, которой отдали её сапоги – сапоги «помещицы», не могла принять такой дар, и ночью подложила сапоги к палатке, где ночевала лишенная дома хозяйка. Однако в атмосфере дележа все видели, что выслать могли не только кулака, но осудить и «подкулачника»; т. е. любого за любое супротивное слово. Проведя раскулачивание, правительство достигло сразу двух целей: