«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.

И надо так случиться, что, когда мы уже начали работать, пришла другая похоронная команда, и ей досталось место под громадным полутораметровым сугробом. Мы по глупости посочувствовали им, но они убрали снег и, сколов мерзлый верхний слой земли толщиной на штык, уже почти кончают копку, а мы все машем кувалдой.

Пришло время обеда, женщины принесли по неполному стакану водки, соленые огурчики, по миске наваристого борща с мясом и по тарелке гуляша с картофельным пюре. Пообедав, мы опять по очереди полезли в могилу.

Соседям тоже принесли обед, но они сначала закончили могилу, а потом по стаканчику «хряпнули», закусили, плотно пообедали и шумной толпой ушли.

А мы все грызем и грызем мерзлую землю. Почти на всю глубину могилы земля промерзла.

Но что я об этом пишу? Изменился общественный строй и вопрос об инженерах, поденщиках и общественных работах лежит уже совсем в другой плоскости. Но я ведь рассказываю о своем времени, и время это было особенное, нынешними властелинами и их журналистами проклинаемое.

Приписка 2012 г. Перечитывая давно написанное, мне пришла мысль, что заводы были, по сути, островками, ячейками воплощения фантазий Марксистов о будущей структуре коммунистического общества, в котором не будет государств, партий и политического руководства, а будут производственные коллективы и планирующий орган, согласовывающий их деятельность. До коммунизма мы не добрались, но наш завод фактически оказался как бы прообразом этих коммунистических трудовых коллективов. При заводе были свои детские ясли, свои детские сады, где дошкольники содержались за мизерную, символическую плату. Своя вечерняя школа, вечерний техникум и институт. Прямо на заводе медпункт, где можно было подлечить и протезировать зуб (разумеется, бесплатно). Своя поликлиника и своя больница. При заводе имелся дневной санаторий – профилакторий с лечением, питанием и спальными палатами. Своя база отдыха, где можно было провести отпуск на берегу Волги (за мизерную плату). Для детей был свой оздоровительный (пионерский) лагерь в сосновом бору на берегу Куйбышевского моря. Ну, и при заводе была хорошая дешёвая столовая, прекрасный дом культуры и кинотеатр, и свой жилищный фонд, и даже своя теплица, где выращивалась рассада для цветников в парке, который тоже был как бы заводским. Всё для работы, здоровья, отдыха и выращивания детей – самодостаточная, с полным жизненным циклом община. Кроме этого, коллективная помощь колхозам, совхозам, строителям.

Это был великий эксперимент.

Когда я после института приехал в Куйбышев, я был еще комсомольцем. На комсомольских собраниях был активен и, как мне напомнили несколько десятилетий спустя, критиковал Кузнецова. На того, кто мне об этом напомнил, это произвело такое впечатление, что, вот, запомнил. А я забыл, как о рядовом собрании. Кузнецов, не Кузнецов – какая разница, если я считаю что-то не правильным; я считал необходимым об этом сказать, для меня это были еще собрания комсомольцев – сознательных участников стройки нового государства. Но и на меня через некоторое время комсомольские собрания в ОКБ стали производить впечатление ненормальности. Сидели взрослые люди, некоторым из них было за тридцать. А как выйти из комсомола? Ты что, не согласен с целями и программой комсомола? Через 34 года после создания комсомола, в Политбюро поняли абсурдность такого положения и ограничили пребывание в комсомоле возрастом, насколько я помню, до 27-ми лет, но сейчас я прочитал, что до 26-ти.