Совок

Пришлось коротко объяснить, для чего нам надобна браконьерская снасть. Заручившись обещанием рыбника, что завтра утром потребные сетки будут готовы, мы с Тиуновым поехали на рекогносцировку. По пустырю «Поляны Фрунзе» мы с капитаном собирали репьи минут сорок. Пометив на листочке все, что меня интересовало, я повез Ильича обратно в Волжский. Самому мне надо было потом ехать в ТТУ, после которого я собирался покрутиться вокруг остановки, на которой к Суторминой подсаживался назойливый моджахед. А затем предстояло еще переться к ней в Октябрьский. В РОВД я без стеснения стребовал с Тиунова сорок литров бензина для поездки в Октябрьский. Ильич безропотно достал из нагрудного кармана форменной рубашки удостоверение и вынув из него четыре розовых талона на АИ-95, протянул мне их.

В трамвайно-троллейбусном заведении я пробыл дольше, чем планировал. Хорошо, что перед визитом в ОТИЗ я сначала зашел в отдел кадров. А потом еще не поленился пообщаться с главным трамвайным дружинником, который по совместительству вдобавок оказался начальником АХЧ. Мужик он был знающий, поскольку на предприятии проработал лет тридцать. Я выслушал его исчерпывающие ответы на все мои вопросы. А после того, как он мне настоятельно порекомендовал привлечь к поимке маньяка-затейника своего плотника Пашу Петрунина, я согласился, что так будет лучше. Плотник Паша, даром, что рыжий, однако, в соответствии с людской молвой, от дополнительной общественной нагрузки отказываться не стал. К поимке упыря он изъявил стремление приступить уже сегодняшним вечером. И все отправления естественных надобностей трамвайщиц был готов охранять с вечера и допоздна, вплоть до последнего трамвая.

— Сегодня и завтра не надо, там ППС до двух часов ночи подежурит, а вот в выходные и на следующей неделе твоя помощь понадобится! — успокоил я Павлика. — А потом там постоянный пост будет с восьми вечера и до того часу, пока трамваи ходят. Начальство решило, что пост от РОВД будет до того дня, как вернутся ваши строители из колхоза и каменный толчок бабам возведут.

Огнеголовый плотник-дружинник слушал меня очень внимательно и понятливо кивал, выражая непреклонную решимость охранять общественный порядок вокруг сортира. Свободного от работы времени ему было не жалко.

— Паша, а ты что-нибудь слышал о нерусском джигите, который к Гале клеился? — под конец разговора задал я вопрос, наудачу ткнув пальцем в небо. Петрунин замер на пару секунд, а потом отрицательно помотал своей яркой головой из стороны в сторону.

Глава 23

Из Октябрьска мне хотелось вернуться засветло и я решил, что устанавливать личность нерусского поклонника Суторминой я буду завтра. И, не теряя времени, сразу из ТТУ двинулся на деловое свидание к слабой на передок Гале. На въезде в город я зашел на пост ГАИ и, предъявив удостоверение пожилому старшине, получил от него подробное объяснение, как проще добраться до улицы Шмидта. Городишко оказался невелик и минут через пятнадцать я уже стучался в калитку дома с номером 16.

Назвать красавицей вышедшую со двора Сутормину, если, конечно, это она, было сложно. Этому мешали выраженные пигментные пятна на ее лице. И все-таки, это была Галя, в отделе кадров мне показали ее фото. Ее заметно выпирающий живот соответствовал не менее, как четырем месяцам интересного положения. Из чего стало ясно, что интеллигентный, но косоглазый маляр Эдуард Сарайкин является до крайности аморальным типом. И по моей считалке выходило так, что беременностями Веру и Галю он наградил практически синхронно. Быть может, не так уж и погорячился Петр Первый со своим дискриминационным указом, касательно особей, страдающих страбизмом. Хотя, не исключено, что Сарайкин им не страдал, а наслаждался.

— Здравствуйте! Я из милиции, могу я видеть Сутормину Галину? — задал я свой самый первый вопрос и полез за удостоверением в карман пиджака.

На мои, в общем-то, безобидные слова икряная Галя отреагировала слишком неадекватно. Судорожно вздохнув, она, одной рукой схватилась за живот, а другой, нашарив за спиной забор, сползла по нему на лавочку у калитки.

— Я знала, что рано или поздно вы придете! — побледнев, прошептала она.

Сегодняшнее утро началось с того, что, доставив Софью Львовну в ее лавку, я поехал на причал рыбоохраны. Встретивший меня похмельный старик в застиранном тельнике, по виду был ровесником браконьерского выстрела Авроры в октябре семнадцатого. Он повел меня в сарай, где неподалеку от входа лежали несколько связанных по кольцам сетей. Сетки были изрядно юзанными, но еще крепкими и по виду той самой длины, как я и просил.

— Забирай! Только, как понесешь? — равнодушно спросил ветеран Очакова.

Отвечать старикану я не стал, я просто очень внимательно вгляделся в его выцветшие от возраста и алкоголизма глаза. Как ни странно, но дед от юношеского взгляда смутился. Потом, видимо устыдившись своей слабости, плюнул на пол, едва не попав на сети, махнул рукой и пошел в угол сарая, откуда притащил целый ворох пахнущих рыбой мешков.