Современная африканская новелла

После этого он подошел к фокуснику и заговорил с ним тихим быстрым убеждающим голосом с оттенком горечи и раздражения, обращенного то ли против фокусника, то ли против нас, мы понять не могли, потому что никто не знал языка, на котором они говорили. Бармен перегнулся через стойку, чтобы лучше слышать, а черный ассистент флегматично взирал на всю эту суету.

В конечном счете лишь двое из пассажиров отправились спать, остальные, посмеиваясь, сидели на своих местах, но чувствовалось, как среди зрителей нарастает напряжение. Было очевидно, что никто из них не любит оставаться в дураках и гордится тем, что никогда никому — о, никому! — не позволял себя провести, даже черномазым, у которых нет и не может быть истинного представления о честности, поскольку все они в той или иной степени жулики и мошенники. Наши чувства — я говорю о себе и моем муже — весьма отличались от чувств большинства, но внешне это было незаметно. Проще всего было бы обратить все в шутку и расценить это представление как довольно наивную попытку выудить из наших карманов сто пятьдесят франков, но мы самоуверенно полагали, что поступить так значило бы выказать некую оскорбительную снисходительность к этим людям только потому, что они чернокожие. Если уж они решили заняться делом белых людей, будь то фокусы или управление страной в наш двадцатый век, надо быть к ним справедливыми и спрашивать с них как с равных. Ради самого фокусника и ради нашего отношения к нему как зрителей он должен честно отработать эти сто пятьдесят франков! Мы допили свое пиво, к которому привыкли на судне, а горячий спор между фокусником, Жоржем и барменом все еще продолжался.

Фокусник был непоколебим. Едва Жорж заговорил с ним, он начал отрицательно мотать головой и в течение всего разговора продолжал укладывать свои волшебные принадлежности — карты, яйца, бумажные цветы. Он скалил зубы и на все доводы вновь и вновь отвечал тоном категорического отказа. Жорж и бармен буквально обрушивали на него водопады слов, уговаривая, насмехаясь и подзадоривая. Совершенно неожиданно фокусник уступил — вынужден был уступить, — пробормотав нечто похожее по тону на неохотное согласие принять вызов и на предостережение, что-то вроде: «Пусть будет по-вашему, но я ни за что не отвечаю».

Жорж обернулся к нам со счастливой улыбкой. Он поклонился и воздел руки, к потолку.

— Я сказал ему: слишком мало. Сейчас он покажет еще. Вы увидите колдовство.

Он рассмеялся, подняв брови, и так затряс головой, что его фуражка с кокардой едва не слетела: всем своим видом он показывал, что для него согласие фокусника такое же чудо, как и для нас.

Фокусник тоже поклонился, и мы ему захлопали: это было по-спортивному с обеих сторон. Молодая жена опустила на мгновение голову на плечо своего младомужа со щенячьей физиономией и зевнула ему в ухо. Затем все мы обратились во внимание.

Ассистент, который успел снова оседлать свой стул, по знаку фокусника поднялся и встал перед ним. Фокусник провел руками по поясу брюк, заправил коротким решительным жестом рубашку, как бы заканчивая последние приготовления, и начал делать пассы перед лицом своего помощника. Тот мигнул, словно сонный пес, потревоженный мухой. У него было тяжелое угольное лицо с нависающим лбом, мощной нижней челюстью и широким носом, на котором единственный надрез татуировки казался чернильной кляксой. Длинные пушистые ресницы настолько затеняли глаза, что наверняка мешали ему смотреть. Черные руки фокусника с тонкими желто-розовыми кистями казались полупрозрачными; если он и был косноязычен, то жесты его, наоборот, отличались удивительной красноречивостью: его руки извивались, как змеи, и порхали, как птицы. И вдруг ассистент начал приплясывать. Он отступал от фокусника в дальний угол салона, неуверенно переминаясь с одной ноги на другую, втянув голову в плечи и согнув руки в локтях, как бегун, — эту позу любой африканец запоминает, едва научившись ходить, и может принять в любом состоянии, трезвый или смертельно пьяный и даже тогда, когда он еле двигается от старости. Сдержанный, но одобрительный смех раздался в салоне. Мы все искренне готовы были поддержать фокусника, раз уж он так старается. А он стоял, уронив руки, и его гибкое худощавое тело казалось таким жалким в свисающей с плеч дешевенькой чистой рубахе и слишком просторных для него серых брюках. Он спокойно смотрел на нас, а тем временем ассистент, сделав круг, начал приближаться к нему, пританцовывая и напевая… Но он пел женским голосом!