Современная американская повесть

— На что это вы уставились? — Эрина свирепо надвигается на них, девочки же продолжают отступать. — Тьфу, — злобно плюется старуха.

Элли протягивает ей недоеденный персик. Пятиться больше некуда, они на самом краешке обрыва.

— Я пойду домой и попрошу монетку, — говорит Аннамэй.

— И я, — говорит Элли.

— Папа в получку покупает всем лам эскимо, — тихим голосом говорит Мэйзи. — Я отдам тебе свое, Эрина.

— Нет, сейчас, — говорит Эрина. — Я огнем горю. Бог смотрит на нас. Это все он, его испепеляющее око.

Она сбросит меня с обрыва, думает Мэйзи. Удирать нужно; быстро, как Аннамэй, как Элли. Но она не может шевельнуться, как в страшном сне. Расходящиеся во все стороны линии бешено вертятся перед глазами.

— Дьявол поджаривает нас сегодня; дьявол как в пекле припекает нас. За грехи наши. — Эрина дышит Мэйзи прямо в лицо; из глаз ее сочится гной, застрял на ресницах; в волосах — колючки, а может быть, вши. «Уходи, Эрина. Сейчас так жарко. Все вокруг колышется, как на волнах, колышешься и ты. Сегодня ночью я была твоим телом, была тобой. Уходи!»

— Может быть, мне мама даст монетку.

— Жжет нутро, — говорит Эрина, плача и пуская слюни. — Подержи меня, тогда не будет болеть. — Она обхватила рукой Мэйзи, и та затряслась как в лихорадке. — Я уродливая, — принялась рыдать Эрина. — Господь создал меня такой. — Присела, скорчилась у ног Мэйзи.

«Мисс Уродка». У Мэйзи ослабли колени, и она села на растрескавшуюся землю, рядом с ней; зной шел и от земли, как и от солнца, тоже рябью, тоже блестел, как стекло.

— Давай я пойду поищу грузовик со льдом, Эрина, и украду для тебя льда?

— Давай помолимся, — предложила Эрина. — Я молюсь, но Господь не облегчает моих мук, а Папаша и Тэммисью меня колотят, стало быть, слишком много я нагрешила и нет мне прощения. Девочка, маленькая девочка, ты грешишь?

— Я большая, — ответила Мэйзи. — Мне скоро девять лет. Я уже почти такая старая, как ты, Эрина, — и принялась копаться в горячей твердой земле, вытаскивать оттуда полусгнившие тряпки.

— Осторожней, там моя птичка, — сказала Эрина. — Там ее косточки. Она умерла, и я зарыла ее тут в ямке и перекрестила, но когда я снова пришла, ее всю объели сверху червяки, и какие-то слизняки по ней ползали, и от нее воняло, и я ее снова зарыла. Теперь вот только косточки. — Она с жадностью глотнула, а слюна все так же текла по ее подбородку. — Когда ты умрешь, твоя душа попадет в рай или в ад, но твое тело провоняет и его съедят черви.

— Это из песни, — сказала Мэйзи. В ней шевелилась какая-то болезненная радость оттого, что она с Эриной, что слушает Эрину. — Червяки приползут, червяки уползут, губы, уши и нос твой сожрут.

— И с муравьишками будь осторожней, — сказала Эрина. — Домиков их не порушь. Им спешить все время надо, и много работать, и тяжести таскать, они друг дружку иногда таскают на себе, я видела.

Эрина выглядела совсем больной; глаза, как у той девочки с цветной картинки, — черные дыры. На щеках ее чернела вовсе не грязь, как сперва подумала Мэйзи, а синяки. Что, если у нее начнется припадок?

— Эрина, — ласково заговорила Мэйзи. — У Джинеллы есть лимонное ситро. Я попрошу, она тебе даст.

— Джинелла! — вскрикнула Эрина. Она поглаживала свою коротенькую увечную руку, и культяпка вдруг дернулась кверху, словно тоже хотела погладить ее. — Как увидит меня, так кричит: вон чучело прется, вонища прется, мисс Канализация из Вшивого городка. — У нее задергалось лицо. — Страдать малым детям, так сказано в Писании.

— Посиди, отдохни тут, Эрина. Я принесу тебе льда, или мороженого, или персик, или лимонной воды.

Джинелла, Кэти и Чар уже ушли со свалки; ни шатра, ни блестящей, звенящей портьеры, ни мешка с маскарадным добром. И Эрина ушла, плыла, покачиваясь, словно на волнах, к виадуку, под которым находился ее Вшивый городок. Мэйзи захотелось кинуться на землю и поползти за Эриной ползком. Распластаться, словно гусеница, на земле, не извиваться, как червяк, не прыгать, как кузнечик. Просто ползти ползком. Главное, чтобы не нужно было идти. Кровь стучала у нее в висках; ей казалось, вся кровь кипит и этот кипяток просачивается в голову, та разбухает, становится огромной, как весь мир. Она старалась идти как можно медленней и все равно упала. Зацепилась оторванной подметкой, споткнулась и упала: «Мама! Я же говорила тебе, не хочу надевать сегодня туфли». Она сбросила их, но земля обжигала, пришлось снова надеть туфли.