Современная австралийская новелла

Торжество в особняке удалось на славу. Его не омрачали ни звуки сирен, ни звон разбитого стекла. За порядком наблюдали унылые, сонные полицейские — два наряда, — по одной машине на каждой улице.

На следующий вечер одна из этих машин остановилась у ворот Джона. За рулем сидел полицейский.

— Я проверил адрес, — с гордостью объявил Джон, — адрес владельца спортивной машины.

— Я же говорил вам, что мы разберемся во всем сами, — заметил полицейский, младший из тех двух, что приезжали накануне; он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Да, но я сделал это так, что и комар носа не подточит. Петерсон, который проживает в этой квартире, и есть тот самый человек за рулем спортивной машины. Именно он называл себя Ричардсоном и Андерсоном. Он работает на магазин Дестрайна, и квартира его принадлежит Дестрайну. Вот где собака зарыта.

— Послушайте, — сказал полицейский, — мне велено кое-что передать вам: не лезьте на рожон. Прекратите, пока не поздно. Это совет людей сверху.

Джон уставился на него.

— О чем это вы?..

— Не лезь на рожон, старина. Тебя предупреждают.

Джон остолбенел. Потом повернулся — перед ним в глубине парка, в море огней сиял особняк. У подъезда — припавший к земле, будто готовый к прыжку, «роллс-ройс». Сквозь зашторенные окна пробивался красноватый свет. И вдруг, стоя у полицейской машины в пустынном парке, он остро ощутил свою беспомощность.

— Послушай — кто же меня предупреждает? — спросил он.

— Я же сказал — сверху. Это пока совет. Дружеский совет. Не больше. За этим я и приехал.

Боль беспомощности сменило отчаяние обреченности.

— Что же все это значит? — закричал Джон, хотя знал ответ наперед.

— Не лезь на рожон. Ничего не добьешься. Так и запомни, — сказал полицейский и включил скорость.

Перевод Ф. Лурье

Уильям Невил Скотт

Маски

Чтобы успешно торговать, нужно не так много: главное, верить в то, чем торгуешь, и вместе с товаром продавать самого себя — это написано во всех самых лучших учебниках по торговому делу. Но тут есть загвоздка: продавать себя можно по-разному.

Прежде всего, сказал этот малый (пусть его зовут Джо), продавать надо всегда и везде, хоть что-нибудь, да продавать, даже если у вас нет ничего, кроме себя самого. Вот, например, захожу я-с приятелями в пивнушку напротив, чтобы промочить горло, и что же из этого получается? Одну ставлю я, другую — еще кто-то, слыхали про двух педиков, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, а потом появляется дружище Коко, как насчет кокаинчика, или, может, лучше пропустить еще по одной, ах, черт, опять мой черед, через два часа один валяется на полу, все кидают по два куска, мелочь остается, и нам с лихвой хватает на всех, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, ух, дьявол меня разрази, жена вышибет из меня душу, давай, Коко, давай, Джо, запихнем-ка Берта в такси, а то его сцапают, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха. И все это время я продаю приятелям товарец — развеселого пьянчужку Джо, и все это время знаю, что никакой я не пьянчужка, если вы понимаете, что я хочу сказать, хотя я с радостью опрокину кружку-другую пива, просто мне нравится, когда приятели говорят: «Нашему Джо ничего не стоит вылакать стаканчик, вы только посмотрите на него — силен, как господь бог»; это моя маска, и вот я заключил еще одну сделку.

Примерно раз в месяц мы с женой ходим в местную церковь, так вот, это не методистская церковь, хотя раньше я всегда ходил в методистскую, это пресвитерианская церковь, но мы все равно туда ходим, потому что до методистской на милю дальше и сюда нам удобнее. В церкви совсем не то, что в пивной, говорит Джо. Прежде всего, в церкви никто никогда не улыбается, там все очень торжественно, и, если рай похож на нашу церковь в воскресное утро, я не так уж уверен, что мне очень хочется очутиться в раю, зато я вполне уверен, что все остальные думают, как я, но папаша Петтерсон считается у нас важной птицей, и он наш клиент, и с моей прежней маской ничего не сделается, если он будет знать, что я хожу в его церковь. Потом, когда служба кончается, все бормочут слова гимнов, кроме тех, которые очень уж ценят свой замечательный голос и поют слишком громко, а органист забирает так высоко, что подпевать ему могут только сопрано, или евнухи, или кто-нибудь из Венского хора мальчиков, поэтому ты стоишь и потеешь, а сам думаешь, хорошо бы снять пиджак и как-нибудь выбраться на пляж. Наконец гимны пропеты и ты направляешься к выходу, но священник поджидает тебя в дверях — он хочет, чтобы ты через месяц произнес речь в Мужском клубе, и ты смеешься счастливым смехом и соглашаешься, хотя тебе легче залезть в одну бочку с колючей ехидной, но ты называешь его «падре», чтобы все знали, что ты был в армии, что ты бывший Солдат — с большой буквы! Это тоже маска, и вот я заключил еще одну сделку.